Он задумался и серьёзно ответил:
— Отец и братья ушли. Сейчас ты и мать — самые дорогие мне люди.
Она рассмеялась. В отблесках костра его юное лицо казалось особенно тёплым.
— Маленький седьмой, — тихо сказала она, — когда‑нибудь ты повзрослеешь и встретишь ту, кто станет для тебя по‑настоящему важна. Но пока ты держишь меня в сердце, я счастлива.
Она откинулась на склон, подложила руки под голову и, глядя в звёздное небо, добавила с улыбкой:
— Быть для кого‑то дорогой — это ведь тоже счастье.
Вэй Юнь молчал и лишь повернул голову, наблюдая за ней. Ему было любопытно, отчего она так радуется, но Чу Юй уже закрыла глаза.
Пока она не смотрела, он мог без стеснения любоваться ею.
Лунный свет ласкал её лицо. Она сильно похудела. Черты стали резче, взгляд — глубже. Изящные брови, чуть приподнятые уголки глаз, словно всегда готовые к улыбке; высокий нос, тонкие губы. В этой женственности таилась лёгкая отвага.
Он долго смотрел, потом осторожно придвинулся и лёг рядом.
Она, не открывая глаз, тихо сказала:
— Маленький седьмой, ты ведь спрашивал, кто важнее — ты или Гу Чушэн.
— Угу, — отозвался он.
Но теперь ему казалось, что ответ уже не имеет значения.
Пока она рядом, всё остальное неважно.
Он вслушивался в её голос, когда она, улыбаясь, произнесла:
— Он хороший чиновник, надёжный союзник, достойный начальник и подчинённый. Но если ты спрашиваешь, кто для меня важнее, то, маленький седьмой… — она повернулась к нему лицом и мягко вздохнула, — ты слишком недооцениваешь себя.
— Ведь и ты для меня — тот, ради кого я готова рискнуть жизнью.
С этими словами Чу Юй открыла глаза и встретилась взглядом с Вэй Юнем.
Он, кажется, не ожидал ни её слов, ни того, что она посмотрит на него так близко.
Его глаза, прозрачные, как стекло, отражали звёзды и её лицо. Они были слишком близко. Так близко, что Чу Юй чувствовала его дыхание, смешанное с её собственным, словно две нити, переплетённые и тянущиеся вверх.
Она застыла, ощущая его тепло. Расстояние между ними было таким малым, что стоило лишь чуть‑чуть податься вперёд, и их губы соприкоснулись бы.
В памяти вспыхнуло, как она вытаскивала его из воды, и взгляд невольно упал на его губы.
Холодные, мягкие, с лёгкой сладостью… воспоминание обожгло, и она не посмела пошевелиться.
Огонь потрескивал рядом. Вэй Юнь сглотнул, и Чу Юй очнулась.
Она отвела взгляд, заставляя себя не думать о глупостях.
Чёрт.
Она мысленно дала себе пощёчину.
Что за вздор лезет в голову, чёрт побери!
Вэй Юнь тоже не двигался. Он ясно ощутил, как в нём что‑то изменилось, и боялся даже взглянуть на её губы.
Он смотрел только в её глаза, пока в они не прояснились, и тогда сам пришёл в себя. Все его чувства шли за ней. Если она тонет — он тонет, если она трезвеет — он тоже. Он не мог сопротивляться, словно воин, потерявший оружие и щит.
Закрыв глаза, он хрипло произнёс:
— Невестка, ночь уже глубокая. Я немного посплю, потом встану на караул.
— Хорошо, — Чу Юй встряхнула головой, прогоняя смятение, и улыбнулась. — Спи.
Он кивнул. Лишь когда Вэй Юнь услышал, как она возится у костра, открыл глаза.
Он поднял руку и коснулся губ. В его выражении мелькнуло недоумение, а затем боль. Он чувствовал себя кораблём, затерянным в бурном море: ни пути вперёд, ни дороги назад. Волны швыряли его, и он не мог им противиться.
Он слишком ясно понимал, чего хочет. В тот миг, когда их взгляды переплелись, впервые в жизни ему пришла в голову одна‑единственная мысль.
Он хотел поцеловать её.
