С тех пор я учеников не беру.
Даже если передо мной лицо, красивее, чем у Цин Ханя в тот первый день, когда я его встретила.
Стоит вспомнить прошлое, и аппетит пропадает.
Юноша напротив внимательно следил за моим выражением и осторожно спросил:
— Что с тобой?
Я отложила палочки, вздохнула и сказала первое, что пришло в голову:
— Просто подумала, что скоро умру. Еда тогда, словно взаймы: каждый кусок может быть последним. Проглотить уже не выходит.
Он замер, глядя на меня широко раскрытыми глазами, словно не ожидал, что я вот так, спокойно, скажу подобное.
Но ведь я и вправду не лгала. Я не собиралась ничего скрывать и прямо призналась:
— Скажу тебе честно: мои дни сочтены. До Вознесения рукой подать. Глаза уже мутнеют, уши почти не слышат, память путается, а сила тает с каждым днём. Так что учить тебя мне попросту нечему. Ты, я вижу, крепок, талантлив, да и наглости у тебя в меру. Из тебя выйдет хороший даос. Но не трать время зря. Выйдешь из ворот, повернёшь направо, пойдёшь по тропинке вниз, к подножию горы. Там, может, найдёшь мастера помоложе.
Я выговорилась от души. Но, кажется, он так и не уловил главную мысль.
Просто сидел, бледный, с отсутствующим взглядом, и хрипло спросил:
— Всё это… с каких пор?
Глядя на его лицо, я поняла, что он наконец осознал, что ошибся дверью, связался не с тем, кем следовало. Наверное, жалеет, что потратил время на старую развалину вроде меня.
А я — что ж. Я, которой осталось жить самое большее пару лет, ещё и мешаю молодому человеку заниматься своим бессмертием. Это ведь тоже грех своего рода.
Так что я честно ответила:
— Лет сто назад первые признаки появились. Тогда я думала взять ученика, передать знания, чтобы имя моё не исчезло. Но, как видишь, из той затеи ничего доброго не вышло. Теперь мне бы только спокойно дожить остаток дней в этом дворе, не суетиться, не рвать душу.
Выслушав меня, он почему-то стал ещё бледнее, словно его заколдовали.
Сидел, глядя на меня во все глаза, будто не веря в услышанное.
Я доела последний кусочек рыбы, поднялась и сказала спокойно:
— Когда доешь, оставь посуду на столе. Я немного посплю, потом приберу. А ты к тому времени уходи.
Но я не успела сделать и шага, как он схватил меня за руку. Раздался звон. Это он, вскочив слишком резко, смахнул все чашки и палочки со стола.
Он, кажется, ничего этого даже не заметил — ни грохота, ни осколков под ногами. Просто держал мою руку через стол, сжимая так крепко, будто от этого зависела жизнь, и смотрел на меня горячими, тревожными глазами.
Губы его дрожали, прежде чем он наконец выдавил:
— Не берёшь в ученики — не важно. Только… не прогоняй меня.
Эти слова, этот тон…
На миг мне почудилось, что передо мной снова стоит тот мальчишка столетней давности, с тем же страхом, той же мольбой в глазах.
Я на секунду растерялась.
Он всё сжимал мою руку, пока пальцы не занемели. Тогда я очнулась и спросила:
— Если я не беру тебя в ученики, зачем тебе здесь оставаться? Что, хочешь меня до старости дожидаться и похоронить?
Он сжал губы, будто я ударила его словами. А я, признаться, и не поняла, что в моей фразе могло его так ранить.
Он опустил взгляд, увидел разбросанные миски, потом снова поднял глаза:
— Я буду готовить тебе еду. Сопровождать на рыбалку… — он запнулся, — и посуду мыть тоже буду.
Ну что ж, выходит, действительно решил меня на старости лет обслуживать.
Я выдернула руку из его ладоней и, скрестив руки на груди, внимательно на него посмотрела. От него не исходило ни капли духовной силы, ни демонической ауры — обычный человек. Но ведь не может быть, чтобы простой смертный приходил не за бессмертием, не за истиной, а просто… рыбачить со мной и варить мне похлёбку?
Или у него план по открытию «Центра духовного долголетия при стареющем бессмертном»?
Хотя, может, дело не в этом.
Может, я просто слишком ослабла и не ощущаю его силы. Может, она сильнее моей, и потому скрыта от меня.
— Говори, — сказала я наконец, не желая больше кружить вокруг да около. — Что ты на самом деле хочешь?
Он стоял по ту сторону стола, лицо напряжённое, взгляд прямой и горящий, и вдруг произнёс с поразительной серьёзностью:
— То, чего я хочу, — это ты.
У меня тут же в горле будто застряла рыбья кость. Больно, неловко и совершенно не к месту.
— Эй, юноша, — я помассировала виски, собираясь объяснить ему всё как есть. — Ты, похоже, плохо слушал. Я сказала уже — дни мои сочтены. Ни учеников, ни, тем более, любовных глупостей. — Я произнесла каждое слово отчётливо, чтобы дошло: — Я скоро умру. У меня нет ни времени, ни сил возиться с вами, горячими и молодыми.
После этих слов он побледнел ещё сильнее. Стоял такой белый, будто тысяча острых клинков пронзила ему грудь.
Он сжал губы в тонкую линию, долго молчал, прежде чем выдавить:
— Это… не игра. — Потом, будто решившись, стиснул зубы: — На самом деле я…
Я махнула рукой не желая слушать дальше.
— Хватит, — сказала я и повернулась к дому. — Скажу прямо. Я больше не беру учеников, потому что однажды уже взяла. И тот ученик предал меня. Я тогда потеряла всё — доверие, терпение, веру. С тех пор не могу впустить никого.
— Что же до этих нелепых, путаных чувств между мужчиной и женщиной, — я усмехнулась, — они мне и вовсе чужды. За тысячу с лишним лет я лишь пару раз позволила себе слабость, и уж теперь точно не собираюсь начинать снова. Так что ступай, пока не поздно.
Перед тем как войти внутрь, я обернулась. Он стоял неподвижно, бледный как полотно, глядя вниз на разбросанные по столу чаши. Такой одинокий, растерянный, словно тряпичная кукла, которую порвали и выбросили.
Ну вот… всего лишь отказала, а страдает так, будто мир рухнул.
Я хмыкнула, пожала плечами и ушла в комнату.
Старый Мастер — Список глав
