Лу Цяньцяо, величаво ступая, прошёл к главному залу. На прощанье он обернулся и метнул свирепый взгляд. Однако взгляду было не на кого упасть. Мэйшань прятался под столом, не решаясь показаться. Не имея даже смелости выйти навстречу, он вызывал лишь презрение. Лу Цяньцяо отвернулся и холодно бросил:
— Больше сюда не приходи.
Он вскочил на Лэ Юньхуа, и, не удержавшись, бросил Синь Мэй напоследок короткую, по-прежнему властную и непререкаемую фразу.
Полусонная Синь Мэй от этих слов окончательно проснулась. Очевидно, он даже и не думал о раскаянии.
— Лу Цяньцяо, — она подняла на него глаза, — пойми же наконец, я не твоя дочь. Мы с тобой равны. Ты не вправе приказывать «не смей». Я свободна!
Он промолчал.
Синь Мэй оттолкнула его, намереваясь спрыгнуть с коня, но её запястье оказалось крепко перехвачено.
— Прости, — тихо сказал он.
Он прижал её к себе, зарылся лицом в волосы, вдыхая любимый аромат, от которого сердце сжалось.
Он никогда не умел ладить с женщинами. Отчасти виновата была Ли Чаоянь, отчасти его происхождение: кровь смешанная, положение низкое, и ни одна девушка в клане не желала с ним сближаться. С пятнадцати лет он уже командовал войсками, и в армии царили суровые законы. Железная дисциплина, горячая кровь, долг перед родиной и семьёй. Там не оставалось места нежности. Позже он встретил её, но, едва вступив в брак, снова отправился воевать против племени лис. Закалённый в крови и приказах, он привык повелевать и молчать, и поневоле с женой вёл себя так же.
На деле же его «не смей» никогда не имело над ней силы. Оба это прекрасно знали. Он просто… просто не умел иначе. Хотел лишь дать ей всё самое лучшее, оградить от забот, но, наверное, эта навязчивая забота тяготила её.
Убедившись, что она молчит, он ослабил объятия.
— Не двигайся, — пробормотала она и снова уткнулась в его грудь. — Обними крепче. Я хочу спать.
Объятия снова стали крепкими и тёплыми. Синь Мэй наконец ощутила спокойствие и невольно вздохнула с наслаждением:
— Я так скучала… А ты скучал по мне?
Лишь спустя долгое молчание он, этот вечно застенчивый и скрытный мужчина, хрипло ответил:
— Угу.
Эх… Сколько лет вместе, а он всё такой же.
Синь Мэй спала сладко и крепко, не проснувшись даже тогда, когда они вернулись в императорскую усыпальницу. Она так и не узнала, что Мэйшань догнал их и, вызвав Лу Цяньцяо на бой, был избит до синяков и ретировался в слезах.
Позже это рассказал господин Чжао, хоть и смутно, будто Мэйшань сам напросился, чтобы тот его проучил и помог принять важное решение.
— Жалкий же он, — сокрушался Чжао, даже смахнув слёзы. — С нашим генералом тягаться — чистое безумие.
Он решил непременно вплести этот сюжет в новую пьесу.
Вечером Синь Мэй спросила мужа:
— Ты правда избил господина Мэйшаня до полусмерти? С какой стати он на тебя бросился?
Лу Цяньцяо подумал и ответил:
— Сказал, что кожа у него зачесалась, велел мне треснуть пару раз, чтобы набраться решимости.
— Ах вот оно что! — догадалась Синь Мэй. — Значит, он и вправду решился признаться бессмертному лису!
Лу Цяньцяо лишь молча кивнул, предпочтя не спорить и позволить ей оставаться в заблуждении.
Жизнь в усыпальнице текла спокойно и безмятежно, в полном отрыве от бурного и тревожного мира.
Ходили вести. Зажгли древний артефакт «Фонарь душ», и все духи и демоны потянулись к нему. Лу Цяньцяо хранил покой усыпальницы и уберёг сотни мелких духов. Внешний мир осиротел без демонов, и малые духи, обитавшие в усыпальнице, совсем утратили интерес к чужой стороне.
Однажды Мэйшань снова явился, на сей раз просить помощи. Говорили, что после зажжения фонаря Фу Цзююнь погиб, а его возлюбленная Цинь Чуань была изранена жестоким заклятием и едва дышала. У клана призрачных воинов издавна хранились бессмертные пилюли, и Мэйшань, прижатый к стене, пришёл умолять Лу Цяньцяо.
Синь Мэй вспомнила о том печальном красавце с родинкой в виде слезы, с которым когда-то встретилась в трактире, и сердце её защемило. Чем всё закончилось для них двоих? Лу Цяньцяо достал эликсир и спас их, а кроме того, будто бы о чём-то условился с Мэйшанем. С тех пор, когда Синь Мэй приносила на гору Мэйшаня булочки или лунные пряники, но хозяина дома всё не оказывалось. То ли он и вправду отсутствовал, то ли прятался нарочно.
Тем временем Тяньюань обрел власть. Говорили, жестокий Император Жун был свергнут восставшими крестьянами при поддержке Тяньюаня. Его и императрицу казнили и выставили головы у городских ворот на три дня. Синь Сюн лишь вздохнул. Такова судьба.
Но больше всего поразила история о принцессе Ху, хранительнице великой реликвии Цюна — «Глаз божества». Говорили, что после падения дворца она исчезла, и многие державы тайком искали её повсюду. Но весть пришла лишь тогда, когда «Фонарь душ» погас, демоническая сила вернулась в мир. Говорят, именно она погасила фонарь и стала женой второго принца Тяньюаня.
Правда ли это? Кто знает. Одни сплетни и догадки. Для обитателей императорской усыпальницы это всё было неважно.
Внешний мир рушился и возрождался, царства падали и восставали. Там были предательства и кровавые схватки, жадность и власть. Всё бренное погибало, новое рано или поздно тоже гнило. А в усыпальнице всё оставалось прежним: свежий воздух, беззаботные разговоры, смех, слёзы, ссоры и сплетни.
Они были лишь зрителями, далекими от мирских бурь. С чашкой чая под вишнёвыми кронами они проживали свои тихие, но весёлые дни и годы.
Не ожидала такого быстрого конца, прямо расстроилась, ждала продолжения😔