Чжу Пяньсянь улыбнулась и кивнула:
— Верно. В последние годы государственные пристани берут на себя большую часть грузов, да и новых судоходных домов появилось немало. Фэны уже не могут, как прежде, держать в руках все речные пути. Теперь они живут в основном с пошлин за стоянку и разгрузку чужих судов, а этого едва хватает, чтобы поддерживать их пышный фасад.
— Значит, теперь дом Фэн держится на морских доходах Цинь Чжэна? — спросил Чу Динцзян.
— Так и есть, — ответила она, всё так же улыбаясь. Её улыбка была удивительно мягкой, располагающей, будто они беседовали давние знакомые. — Цинь Чжэн ныне сорока четырёх лет. Когда‑то он был учёным. Сдавал детский экзамен, потом пробовал силы на уездных испытаниях, но, говорят, из‑за резкости языка не понравился экзаменатору и провалился. После того, как семья обеднела, жена слегла, а денег на лечение не было, он оставил книги и занялся торговлей. Человек он прямой, без лукавства, потому и натерпелся. Сперва дела шли, особенно на шёлке, но потом, из‑за своей прямоты, нажил врагов и потерял всё.
Она сделала глоток чая и продолжила:
— Когда его дело рухнуло, жена умерла. Он остался с восьмилетним сыном, без гроша, ночевал в храмах. Однажды он встретил старого врага, тот избил его прямо на улице; мальчик тоже пострадал, рана загноилась. Под дождём Цинь Чжэн стоял на коленях у ворот лечебницы, умолял дать лекарство в долг, обещал всю жизнь работать за это. В ту пору мимо проходил старый господин Фэн, знал о нём понаслышке и оплатил лечение. Но ребёнок был слаб от рождения, не вынес жара и умер, не дождавшись, пока подействует лекарство.
Ань Цзю сжала губы: «в тот миг он, должно быть, проклял собственную гордость».
— Через три месяца, — сказала Чжу Пяньсянь, — он из зажиточного торговца превратился в нищего одиночку. Но, несмотря на горе, он сдержал слово и стал слугой в доме Фэн. Старый господин не унижал его, напротив, заметил в нём торговую жилку и взял при себе. Так Цинь Чжэн служит Фэнам уже семнадцать лет, трудится, как вол, и не завёл новой семьи. Если бы он оказался неблагодарным, дом Фэн давно звался бы домом Цинь.
Слова её расходились с тем, что говорил мальчишка, и Чу Динцзян уточнил:
— Разве не говорили, что старший и второй хозяева Фэнов весьма способные?
— Способные, — кивнула Чжу Пяньсянь, — но до Цинь Чжэна им далеко. Он с юности без наставников, а торговое чутьё острое, как нож. Если бы не прямота, не рухнул бы тогда. Пережив смерть жены и сына, он стал мягче, а под руководством старого господина Фэна превзошёл всех купцов Яньчжоу. — Она чуть улыбнулась. — Конечно, нынешние хозяева тоже немало сделали, чтобы дом Фэн держался на плаву. Но старший любит показную добродетель: то кашу беднякам раздаёт, то дорогу строит, то статую Будде отливает. Второй же проматывает состояние в домах веселья: стоит лишь польстить ему словом, и тысячи лянов летят в трубу.
«Братья, — подумала Ань Цзю, — оба тщеславны, только каждый по‑своему».
— Вот, собственно, всё, — закончила Чжу Пяньсянь. — Позже мои люди принесут вам полное досье на дом Фэн.
Чу Динцзян положил на стол триста лянов в казённых бумагах и спросил:
— А хозяйка знает новости за пределами Яньчжоу?
Чжу Пяньсянь не спешила брать деньги.
— Кто знает Яньчжоу, тот знает треть Поднебесной, — сказала она с лёгкой улыбкой. — Что желают узнать господа? Если мне известно — не откажу в сделке.
Яньчжоу, где сходились водные и сухопутные пути, славился тем, что вести туда доходили быстрее, чем в сам Бяньцзин. Слова Чжу Пяньсянь звучали даже скромно.
— Если я захочу нанять убийцу, куда обращаться? — спросил Чу Динцзян.
— Убийцу? — она подняла глаза. — Лучшие в Поднебесной живут в усадьбе Пяомяо.
— Как с ними связаться?
— Две тысячи лянов.
— Почему так дорого? — удивился Чу Динцзян, без раздражения, лишь с любопытством, ведь за такие деньги можно было купить целый дом.
Чжу Пяньсянь спокойно ответила:
— Потому что усадьба Пяомяо — не только пристанище убийц, но и крупнейший торговец сведениями. Если я открою способ связи, а потом всплывёт беда, они вычислят, откуда пошла утечка. Я рискую, а риск, согласитесь, стоит дороже обычных слухов.
