Первая мысль Лу Нянь была отчётливой и решительной: ни в коем случае нельзя позволить ему пойти в Тринадцатую школу.
Её терзало предчувствие. Если сейчас не удастся остановить Цинь Сы, его судьба всё равно пойдёт по тому же пути, что и в книге. Одинокая жизнь, без близких и любви, существование ради мести, всё более мрачное и одержимое, а конец наступит ещё до двадцати девяти лет.
Она не знала, насколько способна изменить сюжет, но хотела сделать всё возможное здесь и сейчас, чтобы вытащить его с кривой дороги и вернуть на прямой путь.
Поэтому Лу Нянь нарочно сделала вид, что не понимает:
— Почему же не идти в лицей? Ведь все туда поступают прямо из начальной школы. Лицей и правда отличный… — Она долго и страстно говорила о его преимуществах, расписывала важность хороших учителей. — В средней школе учителя особенно нужны! Как бы ты ни был умён, сам себе наставником не станешь.
Мальчик лишь тихо произнёс:
— Угу.
У Лу Нянь пересохло в горле. «Угу»? Что это значит?
Цинь Сы небрежно добавил:
— Слишком дорого.
Девочка повысила голос:
— Но тебе же не нужно думать о таких вещах!
— Если считаешь, что это долг моей семье, то запиши, потом я верну, — она встретила его взгляд, шмыгнула носом и уже тише продолжила: — Если не хочешь брать у моих родителей, можешь взять у меня. Конечно, под проценты. Я потом с тебя взыщу.
Цинь Сы умолк. Ответить он не смог.
Учёба всегда давалась ему легко, но не настолько, чтобы совсем без усилий. Для него это имело значение, и он знал, где бы он ни оказался, учиться не перестанет.
Однако оставаться в доме Лу он больше не хотел. Он много думал в последние дни. С самого детства, с тех пор как он терпел унижения и побои в семье Лу, каждая клетка его тела звала к бегству и жаждала дня, когда он сможет отплатить всем за причинённую боль.
И вот теперь, когда такая возможность появилась, он вдруг осмелился колебаться.
Ведь мог бы разорвать все связи и с Лу, и с ней.
Он ненавидел свою слабость, но не мог совладать с собой. Две противоположные силы рвали его на части, лишали сна и ввергали в бездну самоненависти.
Цинь Сы всё молчал.
Лу Нянь знала, что это знак того, что он не собирается менять решение. В её присутствии он всегда оставался неожиданно честным и почти никогда не лгал.
Тогда она не выдержала:
— Если не лицей, то куда же?
Он снова не ответил.
Тогда девочка, почти назло, выпалила:
— Хорошо. Куда поступишь ты, туда пойду и я. Всё равно я на год позже. — Она была уверена, что так он точно не выберет школу для хулиганов.
Цинь Сы резко остановился:
— Ты издеваешься?
— Я когда-нибудь шутила с тобой? Если не поступишь в лицей, я пойду за тобой.
Она говорила серьёзно. Она прижимала его к стене, лишала пути отступления, оставляя только дорогу, предложенную ею.
Его ресницы дрогнули. Он посмотрел прямо ей в глаза и холодно сказал:
— Ты меня шантажируешь? Ты ведь молодая госпожа, можешь себе позволить капризы и выбирать всё, что захочешь. Думаешь, таким образом заставишь меня поступить по-твоему? Думаешь, мне это важно?
Лицо Лу Нянь побледнело.
Столько времени она думала, что между ними завязалась хотя бы дружба, но выходит, в его глазах она ничем не отличалась от того первого дня знакомства? Тогда её не задевали его колкие слова, а сейчас они пронзили сердце острым жалом.
В тот миг, как слова сорвались с его губ, Цинь Сы понял, что сболтнул лишнее.
Гнетущая тревога и непонятная злость сковывали его изнутри, не позволяя ни извиниться, ни смягчить сказанное.
Он рос без отца и матери, без друзей и родных, не умел сближаться с людьми и не знал, как притушить колючки в собственной душе.
В ту минуту и его, и её лица были одинаково белыми. Он приоткрыл губы, хотел что-то сказать, но так и не успел. Она отвернулась и убежала.
Это была их первая ссора.
Экзамены ждали их в июне, а в мае заполняли заявления. Для большинства учеников выбор делали родители, но у Цинь Сы не было решающих за него. Лу его будущим не интересовались. Всё зависело только от него.
Он заполнил бланк и молча отнёс его. Странное дело, ни тени сомнения.
Перед глазами вставал её образ: как она говорила в последний раз, как убегала, с глазами, полными слёз.
Он пожалел.
Впервые в жизни Цинь Сы почувствовал сожаление. Слово, брошенное как нож, нельзя вернуть назад. А ведь он не хотел видеть её такой. Его детство прошло в холоде и голоде, в побоях и унижениях, и всё это сделало сердце твёрдым и бесчувственным, но ни одна мука не причиняла такой боли, как её глаза в тот момент.
Когда он писал заявление, то думал, будто она его вынуждает.
Дописав последнюю строчку, он понял с отчаянием, как рука шла легко и свободно, а сердце само выбрало дорогу, с которой уже нельзя свернуть.
У младших классов каникулы начинались раньше. Лу Нянь, забирая табель с оценками, задержалась у доски с результатами выпускных экзаменов. Она остановилась и сразу увидела имя Цинь Сы среди первых. Напротив стояло: «лицей Аньчэна».
Её ресницы дрогнули. Она ничего не сказала и ушла, как пришла.
Тем летом произошли ещё два события.
Из-за расширения кампуса с того года начальная и средняя школы лицея были разделены. Начальная осталась на старом месте, а средняя переехала в новый корпус, примерно в часе езды от прежнего.
— Я буду жить в общежитии, — сказал Цинь Сы перед самым отъездом.
Он никогда раньше сам не обращался к ней, и единственный раз, когда это произошло, прозвучала лишь одна короткая фраза. Это не было просьбой или попыткой обсудить решение, скорее сухое извещение.
Лу Нянь промолчала. Он тоже не сказал больше ни слова, а лишь бросил её фразу на расстоянии и ушёл.
«Буду жить в общежитии» означало, что он покидает дом Лу. Траектория его судьбы совпадала с той, что была описана в книге, по меньшей мере на две трети, но школа всё же оказалась другой.
«Так что-то изменилось или нет?» — смутно подумала Лу Нянь.
Чердак опустел.
Иногда, прогуливаясь по саду, она поднимала глаза и видела тёмные занавеси на его окне. За целый год они так ни разу и не раздвинулись.
