Ань Цзю не знала, что пережила Чжу Пяньсянь, но, видя, как та ладит с роднёй и как рано овдовела, могла лишь догадываться, жизнь у неё была нелёгкая. И всё же Чжу Пяньсянь умела радоваться каждому дню.
Ань Цзю тоже хотела стать такой, чтобы, что бы ни случилось, не терять веру в жизнь.
Мэй Цзю была из тех же. Пусть она и не умела приспосабливаться, казалась беспомощной в суровой среде рода Мэй, но никогда не думала о самоубийстве, не стремилась убить кого-либо, а втайне даже рисовала в сердце светлое будущее.
Вспомнив о ней, Ань Цзю тихо вздохнула и сказала:
— Была одна девушка… Я всё время хотела убить её, и она это знала. Но, умирая, она попросила меня найти место, где можно посадить несколько лоз винограда, завести овец и выйти замуж за доброго человека.
Чу Динцзян молчал.
Спустя мгновение он вдруг спросил:
— Как ты думаешь, на кого я похож?
— Ты… — Ань Цзю задумалась.
Чу Динцзян знал, что она умеет быть язвительной, и заранее приготовился к любому сравнению. Что бы она ни сказала, он решил принять это с улыбкой.
Ань Цзю ответила:
— На мать.
— На мать?! — улыбка застыла у него на лице.
Да уж, если бы сказала «на отца», ещё можно было бы стерпеть! Но мать?! Как мог такой высокий мужчина быть похож на мать!
Он не знал, что для Ань Цзю это высшая похвала. Чу Динцзян вызывал у неё то же чувство надёжности и тепла, что и мать. На него хотелось опереться, его хотелось беречь.
Он вспомнил тот день, когда она назвала своё имя — «Ань Цзю».
— Ты раньше училась? — спросил Чу Динцзян.
Ему хотелось понять её прошлое. Он часто замечал, как она путает слова, а её сравнения порой были такими неуклюжими, что слушать было неловко.
— Конечно! — уверенно ответила Ань Цзю. — В организации я всегда была первой: стрельба, военное дело, связь — всё знала назубок.
Если быть точной, нормальное обучение она проходила лишь до восьми лет. Потом у неё выявили склонность к насилию и манию, а суд признал, что она убила собственного отца. С тех пор всё, чему её учили, было направлено не на знание, а на «очищение души», на смягчение болезни. Только доброе, светлое, без тени мрака. Позже всё обучение свелось к одному — как убивать.
Если говорить строго, её можно было описать тремя словами «совсем без культуры».
Но самое печальное в мире — не отсутствие культуры, а то, что человек этого не осознаёт. И ещё печальнее — когда невежественный уверен, будто он образован.
Чу Динцзян, глядя на её самодовольное лицо, усмехнулся:
— Кроме этого, ничего не читала? Например, «Четыре книги и пять канонов» или хотя бы «Наставления для женщин»?
Ань Цзю даже не слышала о таких книгах. Зато Мэй Цзю их читала, правда, в её памяти остались лишь обрывки.
Она честно покачала головой.
— А-Цзю, почему я, по-твоему, не похож на отца, а именно на мать? — спросил Чу Динцзян.
— На отца?.. — голос Ань Цзю вдруг дрогнул.
Белый солнечный свет упал ей на лицо, делая кожу почти прозрачной. Чу Динцзян увидел в её глазах страх, который она не успела скрыть.
Он больше не стал расспрашивать. Он взял её за руку и мягко притянул к себе.
Чёрный плащ окутал Ань Цзю, а тепло его тела постепенно успокаивало её.
Теперь Чу Динцзян был уверен: с ней что-то неладно. В обычное время она никогда бы не показала такой испуг. Всегда холодная, язвительная, даже улыбаясь, умела жалить.
