Ещё стояло раннее лето, но ночной ветер по‑прежнему был колючим и холоден. Возвращаясь из столовой, я думала, не остались ли окна в беседке над водой открытыми: там, у самой кромки пруда, всегда тянет сыростью, а при нынешнем состоянии Сяо Хуаню такой холод ни к чему.
Когда я вошла во двор, то неожиданно столкнулась с ним и Бай Суцянь прямо перед водяной беседкой.
Сяо Хуань был всё в том же простом синем одеянии, поверх которого накинул тёмный плащ. В свете ночи его лицо казалось ещё бледнее, губы — без единой капли крови. Но по виду он будто собирался в дорогу.
— Куда ты собрался? — я преградила ему путь.
Он нахмурился:
— Ты, похоже, совсем не знаешь, что такое приличия?
«Не я ли не знаю приличий?» — подумала я с досадой.
Утром он едва держался на ногах, а теперь, несмотря на ночной холод, намерен куда‑то ехать. Сдержав раздражение, я улыбнулась и сложила руки в поклоне:
— Подчинённая увидела, что господин спешит, и спросила поспешно. Не знаю, куда направляется господин. Не желаете ли, чтобы я сопровождала?
Он снова нахмурился, голос его стал жёстким:
— Не нужно.
Я не убрала улыбку:
— Я ведь ученица господина. Если вы выходите по делу, разве не стоит позволить мне хоть немного набраться опыта?
В его взгляде мелькнуло нетерпение. За спиной Сяо Хуаня Бай Суцянь тихо позвала:
— Господин.
Он не ответил, просто обошёл меня и быстро зашагал к воротам.
Они прошли мимо; он впереди, она следом, шаг в шаг, словно давно привыкли к такому ритму. Холодный ветер закружился у моей руки и рассеялся в пустоте.
— Господин! — я догнала его и схватила за рукав. — Позвольте мне идти с вами, я не стану мешать.
Он остановился, бросил на меня короткий взгляд и, будто торопясь, наконец сказал:
— Иди.
Затем он лёгким движением стряхнул мою руку с рукава.
Я поспешила за ним. Он шёл быстро, и вскоре мы вышли к воротам. Там уже ждали осёдланные кони. Сяо Хуань без промедления вскочил в седло, а я следом.
Под покровом ночи улица Чжуцзюэ всё ещё гудела. Его чёрный конь рванул вперёд, рассекая людской поток, я пришпорила своего и последовала за ним.
В отряде нас было девять: Сяо Хуань, Бай Суцянь, я и шесть учеников Фэнлайгэ, все в чёрных коротких одеждах.
Гул копыт пронёсся по улицам Цзиньлина, и вскоре мы достигли восточных ворот. Они уже были опущены. Бай Суцянь спешилась, что‑то сказала стражникам, и створки приоткрылись узкой щелью.
Мы один за другим проскользнули наружу. В свете факелов я заметила, как бледно лицо Сяо Хуаня. Оно было почти прозрачное, но его рука, державшая поводья, оставалась твёрдой, спина — прямой.
За городом мы не сбавили хода. Ветер хлестал по лицу, холодный и острый. Через некоторое время кони влетели в густой сосновый бор; низкие ветви били по щекам, и я пригнулась, чтобы не зацепить лицо иглами.
Не успели мы углубиться, как впереди раздался резкий треск. Конь слева рухнул, а всадник, отброшенный мощным толчком, взмыл в воздух. Он успел оттолкнуться от ствола, но дерево треснуло, и, ломаясь, рухнуло вместе с ним.
В тот же миг в темноте сверкнула сталь, ослепительная, как молния. Вспыхнула алая брызга, словно чудовищный цветок распустился в ночи. Воздух наполнился запахом крови.
Мой конь всё ещё нёсся вперёд, и мы разминулись с падающим телом. Кровавый туман окатил мне лицо.
Снова мелькнула сталь — мой конь споткнулся, жалобно заржал и рухнул набок. Я, наученная первым случаем, оттолкнулась ногой, перекувырнулась и отлетела к обочине.
Свет клинка метнулся прямо ко мне. Я вспомнила, что вышла из дома без оружия.
Холодная сталь уже была у лица. Отступать было некуда. Я шагнула навстречу, перехватила удар, сжала пальцы и с хрустом сломала противнику руку. Боль пронзила мою собственную; лезвие всё же рассекло кожу. Я ударила локтем, выбила меч из его рук. Он отшатнулся, выругался.
Я перехватила оружие, но не успела нанести удар. Другой клинок встретил мой, звонко отозвавшись. Новый противник не дал передышки. Его меч скользнул по обуху моего, высек искру. Рана на руке разошлась, боль стала нестерпимой, и меч вырвался из пальцев.
Чёрный силуэт поднял меч, обрушивая его мне на голову.
