В первый год после нашей свадьбы, когда он принял правление, Сяо Хуань удержал страну от распада, усмирил бедствия и мятежи. В год, проведённый в цзянху, он создал Фэнлайгэ, который до сих пор господствует в Улине. После возвращения на трон он за год усмирил враждующие фракции, укрепил порядок, сократил излишества, возвысил государство. Он всегда казался мягким, но действовал решительно, и никто, нигде, никогда не мог им управлять.
— Приговорить Ци Чэнляна — воля Императора, — сказал Чжан Чжудуань, и улыбка его стала холодной. — Я лишь понял его замысел и помог ему исполниться.
Я отпустила его ворот, отступила и усмехнулась:
— Господин Чжан, вы хладнокровны и умны. Прекрасно.
— Благодарю за похвалу, — ответил он, не поправляя одежду.
— Не стоит благодарностей, — я откинула с лица выбившиеся пряди и направилась к двери. — Но помните: всё, что я сказала, остаётся в силе.
Я почти дошла до выхода, когда за спиной прозвучал его голос:
— Императрица, знаете ли вы, что я всегда больше всего уважал в Императоре?
— Что же именно? — я обернулась.
— Его чувство к вам, — спокойно сказал он. — Жизнь и смерть рядом, радость и беда неразлучны. Я восхищаюсь им. Даже в любви он сделал безупречный выбор. Если бы его избранницей была не вы, а любая другая, империи, возможно, уже не существовало бы. Родиться при таком государе — счастье для Чжан Чжудуаня.
Я тихо рассмеялась:
— Забавно, господин Чжан. Неужели вам, учёному мужу, нечем заняться, кроме как судачить о чужих делах? Кстати, сколько нынче на рынке стоит кочан капусты?
Я развернулась и захлопнула за собой дверь.
Когда я вернулась во дворец, было уже поздно. Сяо Хуань сидел под лампой, свежевымытый, в лёгком халате, с чёрными волосами, перевязанными шёлковой лентой. Увидев меня, он отложил бумаги и улыбнулся:
— Устала? Хочешь искупаться? Я велел оставить воду.
— Потом, — ответила я, подходя к нему и, не стесняясь, усаживаясь к нему на колени. Подняла его подбородок: — Какой ароматный красавец! Я, пожалуй, не удержусь и съем тебя.
Он рассмеялся:
— Для меня честь, господин мой.
— Тогда я не буду церемониться… — я потянулась к его одежде, но он снова закашлялся, прижимая грудь.
— Что с тобой? — я встревожилась.
— Пустяки, просто устал, — улыбнулся он.
— Раз устал, ложись спать, — я нахмурилась.
Он, как всегда, только мягко улыбнулся. Я уложила его в постель, заставила отдохнуть. Позже, уже лёжа рядом, я вспомнила слова Чжан Чжудуаня, но не стала спрашивать.
Дело Вэйюань-хоу Ци Чэнляна признали важнейшим за последние годы. Решено было, что восьмого дня восьмого месяца Сяо Хуань лично проведёт суд в зале.
Накануне, третьего числа, я шла из Фэнлайгэ к Залу Успокоенного Сердца одна, без свиты. В длинных пустых переходах почти не встречались ни евнухи, ни служанки. Солнце клонилось к закату, и высокие стены дворца отливали холодом.
У поворота, за знакомой стеной с росписью, во дворе было пусто. Изнутри донёсся звонкий смех.
— Императрица… — Фэн Уфу поспешил навстречу, тяжело дыша.
Я обошла его и вошла в тёплый покой. На мягком ложе рядом с Сяо Хуанем сидела Дуань Цзинсюэ, играя бамбуковой флейтой и смеясь:
— Государь, неужели не научите? Я так хочу научиться!
— Госпожа Дуань, — сказала я, улыбаясь, — прошу вас вернуться домой.
Она вздрогнула, вскочила, смущённо взглянула на Сяо Хуаня:
— Императрица…
— Прошу вас вернуться, — повторила я.
— Цзинсюэ, иди, — мягко сказал Сяо Хуань.
— Слушаюсь, — она поклонилась, подняла флейту. — Благодарю за подарок… то есть за милость! Простите, я оговорилась. — И, бросив на меня быстрый взгляд, поспешила к выходу.
Я закрыла за ней дверь и подошла к столу. Сяо Хуань, словно облегчённо вздохнув, улыбнулся:
— Цанцан, как дела в павильоне?
Я отвела взгляд.
— Сяо-дагэ, зачем ты убил генерала Ци?
Он долго молчал, потом спокойно ответил:
— С тех пор, как мой отец ввёл систему наёмного войска, гарнизоны стали фиктивными, казна истощается. Болезнь старая, но лечить её нужно.
— И потому ты выбрал его, чтобы показать пример? — я приподняла уголки губ. — Среди всех военачальников не было удобнее жертвы, чем тот, кто и славен, и любим.
Он посмотрел на меня и кивнул:
— Да.
Холод прошёл по телу.
— Всё, что полезно империи, ты сделаешь, — сказала я. — Даже если придётся пролить кровь.
— Недавно ко мне приходила У Ляньмин, — продолжила я. — Она теперь наложница Ци Чэнляна. Просила спасти его. Я не знала, как помочь. Если бы его оклеветали, я бы искала доказательства. Если бы он виновен, я бы просила пощады. Но если ты хочешь его казнить, я ничего не смогу.
Я подняла глаза:
— Скажи, если бы Императрицей стала не я, а дочь другого чиновника, ты бы так же старался любить её, как любил меня?
Он ответил без тени колебания:
— Да.
Я отступила, чувствуя, как губы дрожат.
— Прости, Сяо-дагэ. Я уже велела Цзяоянь увезти детей в Фэнлайгэ. Я больше не могу оставаться рядом.
Он будто растерялся и протянул руку:
— Цанцан…
Я отступила:
— Утром детей доставят во дворец на занятия.
Я вышла, не слушая, что он скажет.
Фэн Уфу бросился ко мне, вытирая пот:
— Императрица, позвольте объяснить…
Я прошла мимо.
— Императрица! — крикнул он, но я не обернулась.
На следующий день, четвёртого числа, суд стал самым громким делом со времён Дэю. Более тридцати военачальников арестованы, сотня разжалована. Ци Чэнлян лишён титула, имущество конфисковано, но за прежние заслуги ему даровали жизнь, сослав вместе с родом в Лянчжоу.
С тех пор я не возвращалась во дворец. Пять дней я жила в Фэнлайгэ. Дети были послушны, только Сяо Се каждый день требовала увидеть отца, и я, завидев её, старалась уйти.
