Я не смогла отвести взгляд от его серых глаз и, смеясь, сказала:
— Осторожнее, а то я и вправду не устою.
— Значит, я привлекательнее, чем Сяо Хуань? — поддел он.
— Конечно, конечно, — рассмеялась я. — Хан Кумоэр самый обаятельный из всех.
Он вдруг посерьёзнел.
— Цанцан, тебе придётся выбрать свободу или Сяо Хуаня.
— Что? — я растерялась.
— Ты ведь всё ещё глава Фэнлайгэ, — сказал он тихо. — Сяо Хуань мне об этом говорил.
Я не ожидала, что они вдвоём, кроме военных дел, могут говорить и о таких пустяках. Я улыбнулась и честно призналась:
— Приходится совмещать обе стороны, иногда сил просто не хватает.
— Скитаться по цзянху — дело, конечно, хорошее, — сказал Кумоэр, чуть помолчав. — Но, Цанцан, если ты и дальше не сделаешь выбор между этими двумя путями, может оказаться слишком поздно.
Я остолбенела, в голове загудело, мысли спутались, словно спутанные нити.
Кумоэр, глядя прямо на меня, протянул руку и мягко коснулся моей головы:
— Цанцан, никто не может в одиночку держать всё на своих плечах слишком долго. Не жди, пока Сяо Бай окончательно выдохнется, чтобы оглянуться назад.
Почти не осознавая, я схватила его руку и торопливо спросила:
— Кумоэр, с Сяо-дагэ что-то случилось? Когда вы были вместе, с ним что-то произошло?
Выпалив всё разом, я встретила его спокойный, чуть сочувственный взгляд и поняла, что снова повела себя, как вспугнутая птица. Смятение, переполняющее сердце, не рассеялось.
Как я могла не замечать? Все эти годы я упрямо оставалась в цзянху, где могла проявить свои способности, прекрасно зная, что он тревожится, но всё равно мчалась по свету, не думая, сколько сил он тратит, чтобы прикрыть мою безрассудность. Слухи при дворе и за его стенами, заботы о детях, их здоровье и учёба — всё это он несёт молча. Даже если он никогда не жалуется, разве я вправе делать вид, будто ничего не происходит?
Несколько месяцев назад он потерял сознание в Зале Успокоенного Сердца, а я узнала об этом лишь в последнюю минуту. Теперь он сам ведёт войска в поход, а я вынуждена оставаться во Фэнлайгэ, успокаивать людей, даже не имея возможности проводить его взглядом.
Кумоэр прав. Я оставила его одного нести всё это. Сколько бы благих причин я не находила, вина остаётся на мне. Я выбрала свободу, а его оставила.
Теперь даже Кумоэр видит, что он держится из последних сил, а я всё ещё прячусь от правды. Чего же я жду? Неужели хочу снова пожалеть, когда будет уже поздно?
Я глубоко вдохнула, подняла глаза на Кумоэра и, собравшись, улыбнулась:
— Я всё поняла. Спасибо тебе, Кумоэр.
Он посмотрел на меня с одобрением, сжал мою ладонь и мягко похлопал по руке:
— Цанцан, я лишь хочу, чтобы ты была счастлива.
Я лукаво прищурилась:
— А разве не хочешь, чтобы счастлив был твой любимый Сяо Бай?
Он рассмеялся, понимая, что я поддела его старую шутку, и, притворно серьёзно кивнув, ответил:
— Ну, можно и так сказать…
После этого разговора на равнине мы недолго задержались и вскоре вместе вернулись в город.
Когда я спешилась и передала поводья солдату, из дома вышел Лю Шиань, держа в руках кипу бумаг. Увидев меня, он поклонился:
— Императрица. — Затем он взглянул на стоявшего позади Кумоэра и снова склонился: — Великий хан Кумоэр.
Когда он удалился, Кумоэр потер подбородок и пробормотал:
— Этот молодой чиновник… в глазах у него есть что-то жёсткое.
Я не стала слушать дальше. С нетерпением откинув занавес и вошла в комнату.
За ширмой Сяо Хуань, в синем одеянии и тёмно-зелёном плаще, просматривал донесение. В белом дневном свете его слегка нахмуренные брови отбрасывали тень усталости.
Увидев, как я вбежала, он удивлённо поднял голову и улыбнулся:
— Цанцан?
Я покачала головой, подошла, села рядом и взяла его руку, лежавшую на колене. Подняв взгляд, улыбнулась:
— Сяо-дагэ, я вернулась.
Он, кажется, не понял, почему я вдруг так сказала, на миг замер, потом тихо рассмеялся и, убрав с моего лица выбившуюся прядь, спросил:
— Прогулялась хорошо?
Я кивнула, обняла его и вдохнула знакомый запах трав и свежести, не желая отпускать. Он уже привык к моим внезапным проявлениям нежности, тихо обнял меня за плечи и больше ничего не сказал.
Кумоэр, вошедший следом, увидел нас и, приподняв бровь, усмехнулся.
Вокруг воцарилась тишина. Прижавшись к груди Сяо Хуаня, я слышала, как ровно бьются наши сердца.
На следующий день Кумоэр отправился в путь. Сяо Хуань проводил его далеко за стены Цзиньчжоу.
Когда настал час прощания, Кумоэр взглянул на облака и медленно улыбнулся:
— Сяо Бай, пока мы живы, Ляодун будет знать покой. Но, боюсь, вскоре здесь снова запахнет кровью.
Сяо Хуань ответил с лёгкой улыбкой:
— А может, наоборот, наступит вековое спокойствие, и народ заживёт в мире.
Кумоэр тихо рассмеялся, вскочил на коня и, отъехав далеко, обернулся, легко махнув рукой. Его фигура вскоре растворилась среди чёрных доспехов нучжэньских всадников.
Позади, неподалёку от Сяо Хуаня, Лю Шиань, глядя вслед, пробормотал почти неслышно:
— Беда не уйдёт бесследно.
Сяо Хуань усмехнулся и спросил:
— Шиань, а ты веришь в ту самую честь и верность, о которых говорят в цзянху?
Тот растерялся, не ожидая такого вопроса, и неловко ответил:
— Ваш слуга не знаком с подобными людьми.
Сяо Хуань поднял глаза и мягко сказал:
— А я верю. Верю в слово, что дороже золота, в дружбу, что не страшится смерти.
Лю Шиань остолбенел, а Сяо Хуань уже повернулся к повозке.
Когда он поднялся в неё, Лю Шиань вдруг произнёс:
— Государь, тучи всегда заслоняют луну, а под небом не бывает безупречной чистоты.
Сяо Хуань обернулся и спокойно ответил:
— Тогда дождёмся того дня, когда ветер разгонит тучи, и солнце с луной вновь засияют.
Проходя мимо, я, не удержавшись, хлопнула Лю Шианя по плечу и рассмеялась:
— Господин Лю, заводите побольше друзей, и жить станет веселее!
Не обращая внимания на то, как его лицо побледнело, я вскочила в повозку.
Сяо Хуань, услышав мой тон, улыбнулся и протянул руку:
— Цанцан, не дразни Шианя, он человек серьёзный.
