Её звали Ин. Без фамилии, лишь одно короткое, одинокое имя.
Мужчина, подаривший ей жизнь, признал в её жилах кровь рода Сяо, но не признал её дочерью. Для него она была всего лишь случайным следствием пьяной ночи, когда он, опьянённый до беспамятства, снизошёл до безвестной служанки. Та, некрасивая и неумная, приняла его милость и родила девочку, вот и всё.
После рождения он всё же пришёл взглянуть на младенца и, следуя обычаю ветви Чжуцзюэ, дал ей имя Ин.
Не было ни императорского указа, ни намерения вписать её в родовую книгу. Назвав, как пришлось, он оставил мать и дитя в холодном, пустынном флигеле и больше о них не вспомнил.
Ин — слабый отблеск света. Для него она, должно быть, и была лишь такой, крошечной искрой, что может погаснуть, не оставив следа.
В сыром, лишённом солнечного света покое она росла под презрительными взглядами служанок и насмешками евнухов, под колкими словами надсмотрщиков и высокомерным равнодушием наложниц. В этом роскошном, но безжалостном дворце девочка медленно взрослела, как дикая трава, пробивающаяся в тени.
Когда ей исполнилось три года, её робкая, вечно плачущая мать, не вынеся одиночества, повесилась на рассвете. Ин всё видела. Всё прошло спокойно, без крика. Когда первый луч солнца коснулся безжизненного тела, она открыла дверь и позвала дежурного евнуха.
Тело матери убрали наспех. Тогда Ин во второй раз увидела своего отца. Он сидел за широким столом, бледный, красивый, с усталым, раздражённым лицом, потирал лоб и лениво произнёс:
— Отныне ты будешь жить у Мэй-фэй, хорошо?
— Нет, — впервые в жизни она осмелилась возразить, и голос её прозвучал твёрдо. — Я хочу быть одна.
Он чуть приподнял брови, но почти сразу ответил, всё тем же усталым, чуть хриплым голосом:
— Как хочешь.
Ни тени сомнения. Казалось, даже думать о ней ему было лень.
В тот день его ждали придворные, и евнухи поспешно вывели девочку. Больше она его не видела. Через четыре года он умер внезапно, и всё оборвалось.
После смерти матери Ин поселили в заброшенном павильоне. Присмотр за ней поручили старой служанке, которая дремала на солнце и часто исчезала на целые дни. Девочка не скучала: в заросшем саду ловила кузнечиков, гонялась за цикадами, разоряла птичьи гнёзда. Так, в одиночестве, миновала зима.
А весной она встретила его.
В тот ранний полдень солнце мягко играло на черепице и красных стенах. Ин стояла во дворе, когда в ворота вошёл юноша в тяжёлой меховой одежде. Издали она заметила странный румянец на его щеках, такой же, как у больной чахоткой служанки, умершей на её глазах.
«Он долго не проживёт», — подумала Ин. Но за его спиной уже спешили евнухи и служанки с подносами и чашами, тревожно восклицая: «Берегитесь, наследный принц!»
Так вот он какой, наследник престола, её брат по крови. Она знала о нём из шёпота прислуги: сын любимой наложницы, с рождения наречённый наследником. Вокруг него лучшие учёные империи, а слуг и наставников больше, чем в самом Зале Успокоенного Сердца. Ради одной его зимней одежды тратили десятки тысяч лянов серебра. Он был гордостью дворца, надеждой державы. Его звали Хуань — свет, сияние.
Юноша заметил её, отстранил свиту и подошёл с улыбкой. В руках он держал маленькую жаровню, шагал тяжело, но взгляд его был мягок и чист, без тени высокомерия.
— Маленькая сестрёнка, как тебя зовут? Почему ты здесь одна?
Ин растерялась, потом ответила спокойно:
— Меня зовут Ин. Я живу здесь.
— Ин? — он нахмурился, улыбнулся. — Какой иероглиф? Их ведь много. А где твои родители?
Она вспыхнула от стыда и злости. Никто никогда не учил её грамоте.
— Не знаю, какой! С огнём, вот и всё. Мама умерла. А отец — твой отец!
Юноша удивлённо моргнул, закашлялся и повернулся к евнуху:
— Уфу, она — дочь Императора?
Полноватый старший евнух почтительно склонился:
— Так точно, Ваше Высочество. Но её мать была низкого происхождения, и Его Величество…
— Ты худенькая, — перебил юноша. Он вынул руку из жаровни, взял её ладонь и провёл пальцем по зажившей царапине. — Почему не лечишь рану?
Его пальцы были горячими от жара углей. Ин резко выдернула руку и отвернулась:
— Никому нет до меня дела.
Он чуть нахмурился.
— Прости.
Она удивилась. Он просит прощения?
— Прости, — повторил он, с трудом сдерживая кашель. — Я не знал. Я редко выхожу. Если бы встретил тебя раньше…
Ин хотела рассмеяться. Зачем он извиняется, будто виноват? Но вдруг глаза защипало от слёз.
Юноша снова протянул руки, обхватил её ладони и прижал к груди.
— Прости.
Она подняла голову и встретила его взгляд. В его тёмных глазах отражалось её тонкое, бледное лицо. У неё были короткие чёрные волосы и глаза, похожие на его. В крови будто отозвалось что-то общее, неуловимое.
— Прости, — повторил он и обнял её.
Ин уткнулась лицом в его меховую одежду. От него исходило тепло и лёгкий аромат, чистый, как запах лотоса после дождя. Она впервые поняла, что человек может пахнуть так: не приторно, не тяжело, а светло и живо.
Этот запах будто открыл в ней запертую дверь. Всё, что она сдерживала, вырвалось наружу, как весенняя река, ломая лёд. Она была всего лишь ребёнком, боялась темноты и холода, боялась, что никто никогда не заметит её существования, что проживёт, как сорная трава, без света и тепла.
— Я не хочу быть одна! — она вцепилась в его рукав, как когда-то в платье матери, которую уводили на наказание.
