Ань Цзю резко взмахнула рукой и впечатала кулак ему прямо в лицо.
— А-а-ай! — взвыл Мо Сыгуй, прижимая нос. — Я же лицом зарабатываю!
Щёлк! Белоснежный посох старейшина Ци опустился ему на затылок.
— Глупец, — сказал он с явным неудовольствием. — Неужели, овладев искусством лекаря, ты умрёшь с голоду? Какое ещё «лицом зарабатывать»!
Яо Е и Мэй Цзю, только что тягостно подавленные, не удержались и засмеялись.
Старейшина Ци, конечно, пожалел его. Он ударил едва ощутимо, но вот кулак Ань Цзю промаха не дал: у Мо Сыгуя кровь из носа хлынула ручьём. Он вытащил из-за пазухи кучу пузырьков, долго копался, потом сунул в ноздри пропитанные лекарством куски ткани. Только так кровь удалось остановить.
Хорошо ещё, что тело Мэй Цзю не обладало большой силой, иначе его лицо ждала бы не только ссадина. Не ровен час, сломала бы и переносицу.
Вернувшись в Циминтан, старший повёл их в аптекарскую.
И только там они узнали, что не только внешне жилище старейшина Ци не похоже на обитель старейшины Чжи, но и внутри царил совсем иной дух. У старейшины Чжи всё было просторным и до скрипа чистым, ни единой лишней вещи. У старейшины Ци же в комнате для лекарств царил хаос: повсюду валялись пузырьки и банки, травы и коренья свалены кучами, до того, что мебель почти терялась. К тому же многие склянки выглядели совершенно одинаково, и невозможно было понять, что внутри.
— Не держитесь за церемонии, садитесь где хотите, — приветливо предложил старейшина Ци.
Но куда тут сесть?
Старейшина Чжи первым заметил стул, стряхнул с него бутыльки и опустился.
Ань Цзю последовала его примеру, отодвинула кучу склянок и уселась.
Раздался звон разбитой посуды, и у старейшина Ци нервно дрогнул глаз.
— Ну прямо вылитые учитель с учеником… — вздохнул он. — Сыгуй, принеси мне Аньхунь сань1.
Мо Сыгуй с посиневшим от удара носом и торчащей из ноздрей тряпицей воззрился на него с жалобной невинностью:
— Я сейчас никак не могу помочь…
Чтобы найти нужное снадобье, требовалось воспользоваться чутким обонянием, но с носа шёл запах густого лекарства, и никакие другие ароматы пробиться не могли.
— У тебя же глаза не выбиты, — заметил старейшина Чжи всё тем же ровным тоном, хотя требование его звучало безжалостно.
А ведь на бутылочках не стояло ни единой подписи! Определить состав пилюль или порошков на глаз — почти невыполнимая задача.
Мо Сыгуй заёрзал и нехотя поднялся:
— Хоть бы направление указали!
Старейшина Ци ткнул посохом в дальний угол:
— Кажется, где-то там.
Мо Сыгуй, кряхтя, подскочил на цыпочки и присел у стены, принимаясь перерывать кучи.
Ань Цзю как раз гадала, сумеет ли он что-нибудь найти, когда вдруг почувствовала, как три пальца сжали её запястье. Она резко дёрнулась, готовая нанести ответный удар, но на полпути остановилась.
— Прошу прощения, — сказала она, разглядев рядом сидящего старейшину Ци. Помедлив, она всё же протянула руку.
На этот раз пульс слушали очень долго. В комнате стояла тишина, и оттого ещё отчётливее звучал звон пузырьков и склянок, с которыми возился Мо Сыгуй.
Старейшина Ци отпустил её запястье, потом приложил пальцы к шее, проверил несколько точек и только после этого задумчиво произнёс:
— В её чудесных каналах есть странность.
— Что за странность? — Мо Сыгуй тут же оживился, протянул руку, пытаясь ухватить запястье Ань Цзю.
Мэй Цзю едва не вздохнула. Да что за человек! Рана и зажить не успела, а он уже всё позабыл.
Ань Цзю отдёрнула руку и взглянула на старейшину Ци.
— Ты выйди, — сказал он, бросив взгляд на Яо Е.
Та с беспокойством и недоумением задержалась на пороге. Ей хотелось остаться, но перечить старцу она не посмела. Пришлось тихо ответить и уйти.
Не добившись своего, Мо Сыгуй спросил с досадой:
— В чём же эта странность?
В учении о теле жэньмай и думай — это главные чудесные каналы. Один несёт Инь, другой Ян, вместе они питают все органы и соединяют кровь с дыханием. Если в этих каналах замечена «особость», это значит либо врождённое их свободное прохождение — признак истинного гения боевого пути, либо, напротив, запутанность боковых ответвлений, из-за чего главные каналы теряют ясность и силу. В последнем случае, сколько ни трудись, вершин не достичь — это удел бездарности.
Если окажется, что она бездарна, беда немалая! Старейшина Чжи чуть подался вперёд:
— Небесные жилы или мёртвые?
Старейшина Ци покачал головой:
— Ни то, ни другое. Четырнадцатая девица не наделена врождённым проходим каналов, но её два меридиана достаточно чисты. Кости у неё особенные, корни добротные. Жаль лишь, что взялась за воинское дело слишком поздно, иначе ныне стояла бы не ниже четвёртой ступени.
Мэй Цзю никогда не училась боевым искусствам. Её умение сразить воина простым бамбуковым луком не было главной причиной, по которой старейшина Чжи взял её в ученицы. Он заметил её хорошие природные задатки, а к тому же её характер пришёлся ему по душе.
Услышав слова старейшины Ци, старейшина Чжи наконец успокоился:
— Значит…
— Её два канала то открываются, то замирают, без всякой закономерности, — нахмурился старейшина Ци. — По правде сказать, кровь и дыхание в человеке текут своим порядком, и подобное едва ли возможно. Но если взглянуть с точки зрения духовной силы, то, быть может, именно она воздействует на эти каналы… — Он вдруг словно прозрел. — Вот! Думаю, у четырнадцатой девушки — двойственная духовная сила. Когда они сталкиваются, рождается эта странная аномалия.
— То есть попросту безумие? — встрял Мо Сыгуй. — Я в Бяньцзине видел похожий случай. Был один охранник каравана: то шёл, как безумец, бормоча, что он первый герой Поднебесной, то вдруг называл себя разорившимся крестьянином, у которого жена померла. В каждом из состояний пульс менялся кардинально. Когда он воображал себя героем, внутренняя сила его возрастала вдвое: с третьей ступени подскакивал до четвёртой, а когда разум прояснялся — тут же падал обратно. У двоюродной сестры положение похожее, но разница есть: тот был явно не в себе, а у неё ни малейшего безумия. Потому-то я и интересуюсь так сильно.
Он тараторил, не переводя дыхания, а потом, приосанившись, взглянул на Ань Цзю ясным, будто горным, взглядом. Мол, видишь, двоюродная сестра, твой по сути человек честный, волнуется исключительно о болезни и даже тени дурного умысла не имеет.
- Аньхунь сань (安魂散, ānhún sǎn) — «рассеющий тревогу порошок». ↩︎
