Ань Цзю медленно подняла взгляд.
Их глаза встретились, и Хуа Жунцзянь на миг застыл. Всё то же холодное, чуть хищное выражение, застывшее в её взгляде, казалось неуместным на этом утончённом, почти нежном лице. Как бы он ни старался не признавать этого, но она была неотразимо красивой.
На шёлковом экране покачивались вышитые побеги зелёного бамбука. Ань Цзю сидела на диване в светло-голубом платье, складки которого мягко рассыпались вокруг. На ней был короткий стёганый кафтан из белой парчовой ткани с узором, по вороту которого алела вышитая ветка сливы. Шея — изящная, кожа — белее нефрита, волосы — тёмные, полусобранные, а лицо — без всяких красок, словно утренний лотос после дождя.
Хуа Жунцзянь неловко прокашлялся:
— Я… предупреждаю, доведёшь — и мне всё равно, мужчина ты или женщина!
Ань Цзю приподняла уголки губ и хмыкнула. Этот тихий, почти презрительный смешок резанул больнее любых слов.
— Проверил уже? — спросила она насмешливо.
Сдержанный гнев Хуа Жунцзяня вспыхнул вновь. Он рванулся вперёд и, схватив Ань Цзю за ворот, рывком приподнял её.
Однако, подняв руку, он так и не смог ударить. Хуа Жунцзянь не был святым. За ним водилось немало безрассудных дел, но руку на женщину он никогда не поднимал. Пока он колебался, Ань Цзю не стала медлить. Её кулак врезался ему прямо в щёку.
«Бить женщину — это подло. Быть битым женщиной — позор».
Эта мысль мелькнула у Хуа Жунцзяня, и он пришёл в ярость. Забыв, зачем пришёл, мужчина схватил её обеими руками: одной за ворот, а другой прижал её правую руку, не давая ей двинуться.
Левая рука Ань Цзю уже вынула кинжал. Лезвие почти коснулось его ребра, когда она внезапно изменила хватку и с силой ударила рукоятью.
Хуа Жунцзянь глухо застонал и инстинктивно отпустил её ворот, перехватывая другую руку.
— Госпожа! — воскликнула Яо Е, метаясь по комнате.
Она схватила ближайшую вазу, но, увидев, как те двое сцепились и покатились по дивану, растерялась, не зная, куда ударить, чтобы не попасть не в того. Решив, что вмешиваться всё же нужно, она поставила вазу на место и бросилась разнимать.
Хуа Жунцзянь сначала лишь защищался, пытаясь обездвижить противницу. Но разве Ань Цзю когда-либо уступала? Она яростно вырывалась, и схватка превратилась в настоящую борьбу. Ни один не желал отступать. Однако в их движениях чувствовалась сдержанность. Оба ещё сохраняли остатки разума и не били насмерть.
За окнами лил холодный серебряный свет луны.
Тем временем Мо Сыгуй, прикинув, что вечер уже глубок, купил кувшин вина, на берегу реки совершил короткий обряд памяти Цю Нинъюй, и, закончив, направился обратно в трактир.
Войдя в главный зал, он сразу ощутил странное напряжение в воздухе. С верхнего этажа доносился гул голосов и приглушённые звуки. Мо Сыгуй нахмурился и схватил за рукав пробегавшего мимо слугу:
— Что происходит?
— Второй господин Хуа дерётся, — зашептал тот. — И, говорят, с какой-то молодой госпожой! Ох, грех великий… не знаю, чем она его прогневала. — Он вдруг спохватился, что слишком разговорился, и торопливо добавил: — Но вы не беспокойтесь, господин, тут нередко ссоры случаются, быстро всё уладят.
— Знаешь, где остановилась госпожа из рода Мэй? — резко спросил Мо Сыгуй.
— Госпожа Мэй?.. — Слуга задумался, потом побледнел. — Так вы… сын рода Мэй?
— Да, — коротко ответил Мо Сыгуй. И нехорошее предчувствие сжало ему грудь.
— Тогда поспешите! — воскликнул слуга. — В Цуйчжу Яшэ1! Ах, как же я мог забыть! Ведь та госпожа, что дерётся со вторым господином Хуа, и есть… госпожа Мэй!
Не успел он договорить, как Мо Сыгуй уже сорвался с места и взлетел по лестнице.
На втором этаже двери всех комнат были распахнуты: постояльцы, не решаясь приблизиться из-за стоявших у входа стражников и высокого положения Хуа Жунцзяня, выглядывали из своих покоев.
- Цуйчжу Яшэ (翠竹雅舍, Cuìzhú yǎshè) — букв. «Изысканные покои изумрудного бамбука»; название уединённой комнаты или зала в чайном доме/трактире. ↩︎
