Что же за лекарство прячет Чу Динцзян в своём хулу1? Хороший же был сын знатного рода — и вдруг бросил всё, будто ему это опротивело. Даже если он сумел обмануть всех и пробрался в Войско Повелителей Журавлей, славы особой не снискал.
А ещё этот Лу Даньчжи, внезапно объявившийся «племянник» Цуй Ичэня. Встретился с ним и не узнал!
До сих пор всё окутано туманом, и Ань Цзю чувствовала себя совершенно потерянной.
Она вышла за дверь, погрузившись в собственные мысли.
Наставник Земли, услышав разговор внутри, развеселился пуще прежнего, даже голос его стал звонче:
— Ай да задание! И опасное, и щекочущее нервы, а чин — даром! Поздравляю, маленькая Сюаньжэнь!
С тех пор как наставник Земли решил во что бы то ни стало втереться в доверие к Мо Сыгую, он перестал звать Ань Цзю «маленькой коротышкой» и стал ласково именовать «маленькой Сюаньжэнь». Увы, для Ань Цзю это звучало не лучше. Кулаки сами просились в дело.
Памятуя, что за избиение начальства могут снять баллы, она сдержала порыв.
Когда Ань Цзю вернулась в своё жильё, Чу Динцзян полулежал на ложе и дремал.
— Чу Динцзян, — позвала она, зная, что он не спит. — Ты ведь уже всё понял, верно?
— О поимке Вэй Юйчжи? — его низкий голос звучал глухо, с лёгкой хрипотцой. Он сел, и прижал пальцем крыло носа.
— Да.
— Так иди и лови. Или ты решила ослушаться приказа? — Чу Динцзян, казалось, не придавал делу особого значения.
— Это же самоубийство. Ради чего ты всё это затеял? — Ань Цзю, в сущности, понимала его, но не могла постичь, зачем нужно так изводить себя, даже если он хочет порвать с родом Хуа.
Когда он промолчал, она добавила:
— Здесь только Мо Сыгуй, можешь считать, что его нет.
— «За путь сердца и смерть не в тягость». Так говорят у нас, — произнёс Чу Динцзян. — Люди моей земли живут ради своего Дао. А в этой великой Сун разве найдёшь тех, кто не дорожит жизнью? Знатные и чиновники гонятся за властью и богатством, чтобы потешить себя, потому и цепляются за дыхание.
Он поднял взгляд, и в нём мелькнула тень былого огня.
— А в эпоху Воюющих царств? Тогда земля пылала, горы трупов громоздились до неба, реки текли кровью. Но всюду рождались мечты о едином мире, о славе в веках, о великом созидании. Да, то тоже было жаждой, но иной. Жаждой творить, а не пожирать.
Юным, горячим, Чу Динцзян когда-то стремился к власти, что повелевает облаками и дождём. Однако, увидев нынешний мир — мир без войн, — он, взрослый мужчина, не смог сдержать слёз.
Теперь его стремление иное: не возжечь новый хаос, а продлить эту редкую тишину, и ради этого он готов умереть, не отступая от своего пути.
Он никогда не держался за внешние имена. Хуа Цзи, Хуа Жунцзянь, Чу Динцзян — кем бы его ни звали, он оставался самим собой.
Род Хуа он больше не желал поддерживать всей душой, но связь крови и духа не разорвать. Он верил, раз судьба вновь привела его в этот род, значит, так велено Небом. Пусть Хуа ослабнет, пусть будет изгнан — он смирится. Но видеть его гибель Чу Динцзян не сможет. Потому ему нужна сила — сила, не зависящая от рода Хуа.
— Дао? Что это вообще такое? — спросила Ань Цзю.
Чу Динцзян очнулся от раздумий.
— Истина сердца, направление души. Иначе говоря, устремление или высокая цель.
— У всех оно есть?
— Да, но у каждого своё.
— А у меня нет.
- «Тыква» (葫芦, húlu) — традиционный сосуд для лекарств или вина. Выражение «что за лекарство в его тыкве» означает «что он задумал, какие у него тайные намерения». ↩︎
