Когда-то она видела, как отец силой вонзал иглу в руку матери, а сама лишь делала вид, будто ничего не замечает. Потом мать умерла, и каждый день ей приходилось смотреть в глаза убийце, называя его отцом, улыбаясь, будто всё в порядке. Только втайне она мечтала заставить его заплатить за смерть матери, жила в постоянном страхе, что однажды и сама станет его подопытной. Годы копившаяся ненависть сгустилась в нечто мрачное и беспощадное, и в тот день, когда терпение иссякло, она уже не могла остановиться.
Но то, что скрывал в себе Гу Цзинхун, было страшнее её прежней ярости.
В безмолвии либо рождается взрыв, либо приходит гибель. Иного пути нет.
Вот почему она всегда сторонилась его.
Гу Цзинхун заметил её, остановился, опустил взгляд и вдруг улыбнулся:
— Я знал, что ты всё равно придёшь.
Его голос был негромким, чистым, словно струя воды, но сквозь ревущий ветер донёсся отчётливо. Он поднял руку. Длинная верёвка взвилась в воздух и, обвившись вокруг Ань Цзю, подняла её на крышу.
Наверху ветер бил сильнее, и даже сквозь покрывало на лице она чувствовала, как ледяные порывы режут кожу.
— Выпьешь со мной? — Гу Цзинхун протянул ей глиняный кувшин.
Ань Цзю взяла его, но не пригубила.
— Я пришла узнать о матери. Что нужно, чтобы ты сказал, где она?
Гу Цзинхун вернул кувшин, сделал глоток и ответил:
— Она служит в Драконьей страже. Почти никто об этом не знает. Я сам её вербовал. Она прошла тайное испытание и теперь числится в Шэньцэ.
Он снял маску Призрака, и в его глазах мелькнула улыбка:
— Если есть время, останься. Выпей со мной.
Ветер трепал его волосы, пряди липли к лицу. Ань Цзю впервые увидела его без маски: кожа, не знавшая солнечного света, была бела, как лепесток ночного цветка; черты мягкие, брови изящные, глаза — как у феникса, в их глубине таилась властность, не поддающаяся описанию. Это лицо не было ослепительно прекрасно, но в нём было что-то, от чего взгляд невозможно было отвести. Стоило встретиться глазами, и душа тонула в их бездонной прозрачности.
— Попробуй, — сказал он.
— Не хочу. — Ань Цзю пристально посмотрела на него. — Ты ведь собираешься убить кого-то важного, верно?
Гу Цзинхун чуть удивился, приподнял бровь:
— Почему ты так думаешь?
— Чувствую. — Голос её был спокоен.
Он убивал без счёта, и потому не мог бы так терзаться, если бы цель не значила для него слишком много.
— Да, — тихо произнёс он. — Важного человека.
Он опустился на крышу, устало, будто силы покинули его.
Так они и стояли — он сидел, она стояла, — пока не опустились сумерки.
— Ты уже получила ответ, — глухо сказал он. — Почему не уходишь?
— Ты снял маску, чтобы соблазнить меня выпить? Если я уйду, не будет ли тебе обидно? — спросила Ань Цзю с серьёзным видом.
Он поднял голову. Чёрные волосы струились по лицу, глаза наполовину скрыты, губы тронула усмешка.
— Забавно. Но ты ведь всегда настороже со мной. С чего вдруг забота о моих чувствах? Неужели моё обаяние всё-таки сработало?
Гу Цзинхун умел читать мысли, но с Ань Цзю ему это было не нужно. Он и так видел, где ложь, а где правда.
— Ты так и не сказал, как мне найти мать, — напомнила она.
— А с чего бы мне говорить? — холодно отозвался он.
— Не хочешь — не надо. — Ань Цзю развернулась и прыгнула вниз.
Но едва тело пошло вниз, как что-то резко стянуло её за талию. Она взглянула — верёвка Гу Цзинхуна вновь обвилась вокруг неё. Девушка выхватила кинжал и со всей силы полоснула.
