Чу Динцзян, заметив эту едва уловимую улыбку, неожиданно почувствовал лёгкую радость.
— Ты хочешь идти со мной в Ляо. Сказала ли об этом Гао-шичжану?
Ань Цзю покачала головой:
— Он обращается с нами, как с чужими овцами. Выгонит и забудет.
Чу Динцзян рассмеялся:
— А-Цзю, ты ведь уже взрослая девушка?
На самом деле не просто взрослая, а давно взрослая.
Ань Цзю удивлённо посмотрела на него:
— А что не так?
— Ты ведёшь себя как ребёнок.
— У тебя, кажется, суждение последнее время подводит, — серьёзно сказала она. — С моими успехами в убийстве я могу доказать, что ум и реакция у меня куда выше, чем у ребёнка, и даже выше, чем у большинства взрослых.
Чу Динцзян невольно рассмеялся и потрепал её по голове:
— Не зазнавайся.
Ань Цзю отстранилась:
— Я просто вижу, что ты в последнее время стал рассеянным, вот и пошла за тобой. Если вдруг впадёшь в забытьё, хоть кто-то приведёт тебя обратно.
— Рад знать, что ты обо мне так заботишься, — сказал Чу Динцзян и, обняв её за талию, оттолкнулся ногами от земли.
Они понеслись в ночи. Ветер свистел у ушей, Ань Цзю прижалась щекой к его груди, чувствуя тепло, пробивавшееся сквозь ткань, и слушала ровное, сильное биение сердца. В душе её возникло то редкое спокойствие, какое она знала лишь, когда пасла овец, и даже нечто большее. Тихое, солнечное тепло.
Она подняла голову. На его лице не было повязки, на подбородке — короткая щетина. Ань Цзю протянула руку и коснулась его подбородка:
— Хочу посмотреть на тебя.
Чу Динцзян чуть замедлил шаг, а потом остановился.
— У меня на лице шрам. Когда вернёмся, попрошу Мо Сыгуя вылечить его, и тогда…
Он не успел договорить, как Ань Цзю уже потянулась к его капюшону.
Он перехватил её руку:
— А-Цзю.
— Мо Сыгуй ведь тебя терпеть не может. Разве станет лечить? — спросила она.
— Я найду способ, — ответил он.
— А я хочу взглянуть сейчас.
Зная её упрямство, Чу Динцзян понял, если не позволит, она не успокоится. Он отпустил её руку.
Ань Цзю одним движением стянула капюшон.
Перед ней открылась резкая, мужественная черта лица и, как она и ожидала, черты напоминали Хуа Жунтяня: те же брови, будто нарисованные мечом, прямой нос, глубокий взгляд. Но от левого глаза к щеке тянулись два уродливых шрама и небритая щетина придавала суровости, лишая его той утончённости, что была у Хуа Жунтяня, выросшего в роскоши.
Много лет никто не видел его лица. Недавно он сам взглянул в зеркало. Не красавец, но и не чудовище. Всё же, зная, что лицо изуродовано, Чу Динцзян чувствовал лёгкое смущение.
Ань Цзю внимательно всмотрелась:
— Тебе правда чуть больше двадцати?
— Да, — ответил он.
— А я, глядя на фигуру и слушая голос, думала, тебе под тридцать.
Чу Динцзян предчувствовал, что ничего приятного она не скажет, но не стал перебивать.
— Хуа Жунтяню почти тридцать, а ты выглядишь старше, будто его дядя.
На самом деле на лице Чу Динцзяна не было ни одной морщины, просто он не заботился о себе, а внутренняя глубина делала его старше.
— Не кажется, что я уродлив? — спросил он.
Ань Цзю покачала головой:
— Так, средне уродлив.
Чу Динцзян вздохнул с облегчением:
— Ну и ладно.
