Ночь была тихой.
В Мэйхуали царило кажущееся умиротворение.
В трапезной клановой школы, стоящей на горном склоне, мягко колыхались огоньки лампад. В огромном зале, притихнув, сидели у окон десяток черных фигур в масках. А у дверей неподвижно замерли десять мужчин и женщин в призрачных личинах, те самые, что являлись в семейный храм.
Скоро пришли глава рода, пять старейшин и Мэй Чжэнцзин. В переполненном зале слышался лишь свист ветра в расщелинах, да рев стремительных потоков у подножия скал.
Молчание разорвал хозяин:
— На вас лежит честь рода. Вашей кровью будет напитан будущий бой. Есть лишь дорога вперёд, ни шагу вспять!
— Да! — отозвались все в едином порыве.
Мэй Чжэнцзин молчал, глаза его скользили по теням, переплетённым на полу. И только когда глава закончил наставления и позволил разойтись, он поспешил за одним из мужчин в маске, направлявшимся к выходу.
— Старший брат… — негромко окликнул он.
Фигура остановилась и чуть склонила голову, взглянув на него.
Мэй Чжэнцзин хотел было продолжить, но его перебили:
— Ты ошибся человеком.
Голос был светел и чист, будто отражённый в луне. Одно лишь звучание будило в сердце образ «юноши, как нефрит». Даже жуткая маска на миг потеряла в его облике холодность.
— Простите, — выдохнул Чжэнцзин. Его брату было уже под сорок, ему никак не мог принадлежать такой голос.
Незнакомец, словно угадав его мысли, добавил:
— У него дела. Я пришёл вместо него.
— Благодарю, — опустошённо произнёс Мэй Чжэнцзин.
Сегодня очередная группа рода Мэй уходила в Войско, укрощающих журавлей. Маски вели отряд, а старший брат Чжэнцзина, уже достигший высокого положения в войске, должен был стать во главе.
— Десять лет… — горько сказал он. — Едва повстречались, и снова расставание. Кто знает, сколько ещё ждать.
Фигура остановилась вновь и обернулась:
— Слышал, старейшина Чжи взял себе ученика?
Чжэнцзин поднял глаза и встретился с удивительно чистым, прозрачным взглядом. Мгновение он не мог ответить, а потом кивнул:
— Да.
Мужчина слегка склонил голову в знак благодарности и неторопливо пошёл прочь. Лунный свет ложился на его плечи, отчётливо вырисовывая стройный, гибкий силуэт.
Глядя ему вслед, Мэй Чжэнцзин невольно вспомнил строки: «Муж — словно конь в вольном беге, изящен, как орхидея, ясен, как лотос, крепок, как бамбук, и непреклонен, как цветущая слива».
— Гу Цзинхун, — неожиданно рядом заговорил старейшина Ци.
— Гу? — Чжэнцзин удивлённо приподнял бровь. — Такого рода я не припомню среди влиятельных. — И всё же он тут же улыбнулся: — Но имя… Одного взгляда — и журавль в испуге1. Истинно имя впрямь соответствует человеку.
Он намекал, что в ряды войска никогда не входили кланы с фамилией Гу.
— Вы встречались с моим вторым братом? — спросил он.
На лице старейшины мелькнула тень боли, он тихо вздохнул:
— Встретиться оказалось тяжелее, чем жить в разлуке. Не видеть его — сердце рвётся, увидеть — ещё горше.
Старейшина Ци всю жизнь жалел, что передал сыну свои знания о ядах и медицине. Пусть тот и не унаследовал и половины мастерства, но избежал ли он судьбы войска? Нет.
— Всё же лучше видеть, чем вечно томиться, — печально сказал Чжэнцзин.
Он был младшим из рода «Чжэн», рождённым после смерти отца, и старший брат заменил ему его. Между ними всегда была особая привязанность. Десятилетняя разлука оставила глубокую рану. Как ни учись утешать себя, боль не уходила.
— Для Сыгуя встреча с вами — счастье, добытое прежними жизнями, — вдруг сменил тему Чжэнцзин.
Старейшина Ци улыбнулся:
— Это судьба.
- Одного взгляда — и журавль в испуге (一顾惊鸿, yī gù jīng hóng) — поэтическая метафора подразумевает: красота или благородство человека столь ярки, что даже лёгкий взгляд, случайный поворот головы производят ошеломляющее впечатление. ↩︎
