Здесь не было никого, кроме него. Мэй Цзю сжала зубы и решила отбросить стыд.
Такое отношение понравилось Лу Цинмину. Он отлично понимал замыслы Мэй Яньжань. Мэй Цзю воспитывалась как обычная девушка из благородного дома. Пусть её не учили строго следовать трём повиновениям и четырём добродетелям, но всё же в ней воспитывали изящные манеры и кротость.
То, что она готова отринуть укоренившееся воспитание, уже было нелёгким шагом.
С этой мыслью Лу Цинмин слегка наклонил голову, позволяя ей начать.
Мэй Цзю вспомнила увиденные движения: шаг вперёд, взмах руки, поворот корпуса, удар…
Закатное солнце мягкими линиями очертило её стройный силуэт. В каждом движении была лёгкость, словно в танце белоснежного журавля.
Лу Цинмин невольно распахнул глаза. Чем дольше он смотрел, тем мрачнее становилось его лицо.
Он прожил долгую жизнь и никогда ещё не видел, чтобы суровое, мужественное кулачное искусство превратилось в нечто мягкое, как бескостный танец! Это было осквернением боевого искусства.
— Прекрати сейчас же! — с гневом воскликнул он.
Мэй Цзю вздрогнула, едва не оступившись, и поспешно остановилась, тревожно взглянув на него.
Увидев её испуганную, словно крольчонка, Лу Цинмин лишь сильнее нахмурился. Сделав несколько глубоких вдохов, он заставил себя говорить ровным голосом:
— Память у тебя отличная, да и выглядело всё изящно. Но ты должна понять: боевое искусство создано для боя! А ты словно щекочешь противника, и то слишком легко!
— Да, учитель, я запомню, — прошептала Мэй Цзю, и глаза её затуманились слезами.
Лу Цинмин вздохнул с сожалением:
— Возвращайся и хорошенько обдумай мои слова. Завтра я продолжу обучение.
— Да, — она поклонилась и отошла.
Смотря ей вслед, Лу Цинмин снова тяжело выдохнул. Сама способность воспроизвести весь комплекс всего за два часа говорила о редкой памяти, но он бы предпочёл, чтобы удары её были хоть немного весомее, даже если это были бы лишь полторы неуклюжие фигуры.
— Грех, грех… Сегодня снова нарушил обет против гнева, — пробормотал он и решил вернуться переписывать сутры.
Тем временем Мэй Цзю подошла к развилке дороги. Там её уже ожидала Мэй Жуянь.
Издали Мэй Цзю заметила на лице сестры синяк, а руки были исполосованы красными следами. Быстро подбежав, она ахнула:
— Что с тобой случилось?
— Старшая сестра, — с лёгкой усталостью произнесла Мэй Жуянь и приподняла руку, сохраняя привычную улыбку, — просто поранилась во время занятий музыкой.
У Мэй Жуянь были удивительно красивые руки: длинные, белые, словно из нефрита; пальцы тонкие и изящные, как «рука Будды»1. Теперь же кончики этих пальцев покрывали кровавые пузыри, и зрелище было мучительным.
Такие повреждения нельзя было объяснить случайной царапиной. Это были следы изнурительных тренировок.
Сердце Мэй Цзю сжалось:
— А лицо? Учитель Мо выглядит как бессмертный мудрец, неужели он способен поднять на тебя руку?
— Он? — при упоминании о нём в лице сестры мелькнула странная тень. — Никогда! Его благородные руки слишком ценны. Захочет наказать — достаточно пары слов, к чему утруждать себя ударами?
— Может, тебе лучше сменить учителя? Господин Цинмин — человек добрый. Скажи об этом старшему наставнику Чжао, и мы сможем вместе учиться, — предложила Мэй Цзю.
Мэй Жуянь запнулась, отвела взгляд и тихо ответила:
— Его заносчивость действительно раздражает, но в остальном он не так уж плох. Просто я слишком мало понимаю.
- «Рука Будды» (佛手, fóshǒu) — метафорический образ, обозначающий изящные, утончённые и благородные руки; также используется как название растения и фрукта с длинными расходящимися долями, напоминающими пальцы. ↩︎
