Даже самый мудрый человек, отдавший всё сердце доверию, неизбежно допускает в наблюдении и рассуждениях промахи.
Мэй Яньжань не придала значения молчаливости Ань Цзю, решив, что та просто испугана, и потому во время ужина нарушила старое правило «за едой не говорят, перед сном молчат». Она говорила без конца, стараясь ободрить дочь.
Ань Цзю не чувствовала раздражения от этих бесконечных наставлений и, когда речь закончилась, неожиданно для себя ответила вполне послушно:
— Запомнила.
Мэй Яньжань хотела добавить ещё пару слов, но вдруг замерла.
С потолочной балки мягко спрыгнула женщина в чёрной одежде и маске.
Мэй Яньжань лишь взглянула на неё и поднялась:
— Значит, это ты пришла.
Незнакомка кивнула и обратилась к Ань Цзю:
— Пойдём.
— Дитя моё, не бойся, — сказала Мэй Яньжань. — Она позаботится о тебе.
Женщина нахмурилась:
— Не понимаю, чем так омрачено твоё сердце. Ты слепо балуешь её, а здесь, в Мэйхуали, потакание — всё равно что медленная смерть.
— Знаю, — шёпотом отозвалась Мэй Яньжань.
Ань Цзю сделала шаг, но обернулась и крепко обняла её.
Мэй Яньжань остолбенела. Снова это объятие.
Когда Мэй Цзю была в обиде, она кидалась к ней на грудь с плачем, но в обычные дни такой нежности не проявляла. В прошлый раз «Мэй Цзю» точно так же обняла её и с удивительной твёрдостью сказала: «С нами всё будет хорошо». Пустяки, но сейчас, вспомнив их, Мэй Яньжань ощутила странное волнение.
Ань Цзю последовала за женщиной в маске, и, едва они миновали порог покоев Юйвэйцзюй, в душе её бушевание улеглось.
Спутница владела лёгкой поступью. Даже ступая по земле, она двигалась с такой скоростью, что Ань Цзю приходилось напрягать тело, отягощённое снотворным ароматом, чтобы не отставать.
— Я думала, она вырастила из тебя избалованную молодую госпожу, — вдруг замедлив шаг и всмотревшись в неё, сказала женщина. — Но ты, похоже, умеешь терпеть лишения.
Ань Цзю промолчала.
Та не стала настаивать и вывела её в лес. Они долго петляли по узким тропинкам, и лишь спустя время показался просвет.
Ночь была безлунной и ветреной. Самое время для убийства.
Впереди, в полумраке, Ань Цзю различала тёмные холмы. У подножия ближайшего склона стояла повозка. Женщина без лишних слов почти швырнула её внутрь и сама тут же исчезла.
Внутри царила темнота, но Ань Цзю различила четыре силуэта. Должно быть, это были дети второго дома. Мэй Жуцзянь отсутствовал из-за травмы ноги, остальные собрались в полном составе.
Повозка тронулась.
Мэй Тинцзюнь, Мэй Тинъюань и Мэй Тинчунь возбуждённо вытягивали шеи, выглядывая наружу, похожие на детей, впервые оказавшихся перед тайной.
— Сестра, как думаешь, нас сегодня заставят убивать? — шёпотом спросила Мэй Тинъюань у Мэй Тинчжу.
— Замолчи, — строго одёрнула та. — На месте всё узнаешь.
Мэй Тинцзюнь и Мэй Тинчунь не проронили ни слова, но в сердце их разливалась гордость, ведь Тайная школа не всегда сама выбирала учеников. Обычно туда шли добровольно, и лишь после суровой проверки решали, кто достоин. А если школа сама называла имена, значит, отобранные считались выдающимися.
Мэй Тинъюань на какое-то время угомонилась, но вскоре снова не удержалась. Завидев, что Ань Цзю сидит неподвижно у дверцы, она решила поддеть её:
— Эй, четырнадцатая, а ты хоть знаешь, зачем мы идём этой ночью?
Ань Цзю не ответила на ребяческую провокацию.
— Тихо, — прозвучал за бортом холодный женский голос.
Мэй Тинъюань недовольно поджала губы, но больше ничего не сказала.
Повозка была сделана особым образом. На ходу она не тряслась и не гремела, плавное покачивание даже убаюкивало. Никто не знал, сколько времени прошло, когда колёса вдруг остановились.
Дверь распахнулась, и в лицо ударил ледяной ветер. Все, кроме Ань Цзю, невольно вздрогнули.
— Вон, — приказали снаружи.
Ань Цзю, сидевшая ближе всех к дверям, первой выпрыгнула на землю. За ней один за другим спрыгнули остальные.
Оказавшись на месте, они принялись оглядываться.
— Могилы… — выдохнула Мэй Тинъюань.
