— Так называемая «Цзинсянь»…
Старейшина Чжи поднял пустой лук, без стрелы. Два сухих пальца сжали тетиву, словно удерживая воображаемый болт. В одно мгновение его облик переменился: исчезла дряхлость, и перед Ань Цзю предстал человек, полный силы и сурового величия.
Она не сводила с него глаз. Старик разжал пальцы — и в тот же миг тетива издала резкий пронзительный звук, подобный крику журавля. Казалось, невидимая стрела сорвалась в пространство. Гул тетивы прокатился эхом, и в пяти саженях отсюда резная дверь разлетелась вдребезги. Вслед за этим во дворе четыре дерева, каждое толщиной в обхват, переломились надвое.
Зрачки Ань Цзю невольно расширились. Арбалет, ещё недавно казавшийся ей полезным, теперь выглядел игрушкой.
Этот приём поразил её. Сила его равнялась пушечному выстрелу! Пусть дальность была невелика, но мощь превосходила любое холодное оружие.
— Увы, — старейшина тяжело вздохнул, не скрывая сожаления, — то, что ты видела, лишь низший путь в искусстве стрельбы.
— Почему? — заинтересованно спросила Ань Цзю.
— С моей внутренней силой я могу ударить в пустоту ладонью и достичь подобного разрушения, — с горькой усмешкой произнёс он. — Есть пословица: «Журавль летит высоко, услышал звон струны — и пал». Невежды думают, что птица погибает от страха. На деле же стрелок выпускает не стрелу, а внутреннюю силу. Это и есть «Цзинсянь» — выстрел без стрелы, когда смерть приходит невидимо.
— То есть, — холодно заметила Ань Цзю, — вся эта поза со стрелой не более чем видимость, а к «Цзинсянь» не имеет отношения?
— Ах ты, наглая девчонка! — старик чуть не взорвался. Даже если в её словах была доля правды, разве можно так безжалостно высказывать её вслух? Совсем уважения к старику нет!
Он несколько раз кашлянул и, сдерживая раздражение, сказал:
— Так нельзя рассуждать. Лук помогает собрать и направить внутреннюю силу. Чем совершеннее лук, тем сильнее подспорье. Вот я сейчас использовал лишь треть своей энергии, но если бы ударил ладонью в пустоту с той же силой, такого результата бы не добился.
«Всего треть силы!» — мысль эта поразила Ань Цзю, и она с интересом спросила:
— А вы на какой ступени боевого мастерства стоите?
— Хе-хе, — старейшина с самодовольством ответил, — моя сила выше девятой ступени, я достиг второго ранга.
Звучало внушительно. Но…
— А насколько велик этот второй ранг?
Старейшина, казалось, и не думал сердиться. Похоже, характер Ань Цзю приходился ему по душе. Он даже терпеливо пояснил:
— Боевые искусства делятся на ступени от первой до девятой. Всё, что выше пятой, — уже мастера. Девятая ступень — предел, за которым начинается переход в «состояние слияния». Там три ранга: третий — низший, второй выше, первый — высший.
Ань Цзю кивнула и не удержалась от следующего вопроса:
— А когда вы станете первым?
— Глаза бы мои тебя не видели! — старейшина сверкнул глазами. — Думаешь, это так просто? После пятой ступени каждый шаг вперёд, как раздвинуть горы. На всём свете мастеров девятой ступени меньше сотни. А тех, кто достиг состояния слияния, можно пересчитать по пальцам одной руки!
Ань Цзю поняла и, заметив, как его злит разговор, решила сгладить:
— Ну и пусть. Даже если вы не станете первым, я всё равно вас не брошу.
— Ты сведёшь меня в могилу! — старик зарычал. — Да на свете, может, и вовсе нет никого из первого ранга! Те старцы, что дожили до наших дней, едва держатся на девятой ступени. А я по врождённому таланту сумел прорваться дальше. Ты бы лучше свечку за меня поставила, чем такие глупости болтать!
Ань Цзю, затыкая уши от его крика, нахмурилась и спокойно повторила:
— Я ведь сказала, что не обижу вас и не брошу.
«Он что, оглох от старости или умом сдал?» — мелькнула у неё мысль.
Старейшина тяжело задышал от гнева и, махнув рукой, рявкнул:
— Прочь! Сегодня уроков не будет!
Мэй Цзю, стоявшая рядом, съёжилась от грома его голоса. Только спустя долгое время после того, как старик вихрем вылетел за дверь, она робко спросила:
— Ты разве не боишься так его злить?
— А я его злила? — удивилась Ань Цзю и после паузы добавила: — Просто у стариков бывают перепады настроения.
Мэй Цзю молчала. Постепенно ей стало ясно, что эта девчонка даже не понимает, что каждое её слово бьёт по сердцу, как нож. Она тихо пробормотала:
— Ты и вправду не замечаешь, что говоришь так, что людям больно?
— Не замечаю, — равнодушно отозвалась Ань Цзю.
Ань Цзю неторопливо двинулась к воротам, где уже ждала Яо Е, и вместе они направились в сторону Юйвэйцзюй.
Мэй Цзю, немного изменив тон, тихо сказала:
— Мне кажется… у тебя есть проблемы с тем, как ты говоришь.
Ань Цзю смотрела на искрящийся снежный простор и молчала.
Не уловив в её молчании недовольства, Мэй Цзю осмелела и продолжила:
— Когда ты сказала старейшине Чжи: «Поднимется — поднимется, не поднимется — и ладно», разве это не ставит под сомнение его способности?
— Разумеется, — ответила Ань Цзю, пребывая в хорошем расположении духа и потому готовая поговорить чуть больше обычного. — Я действительно усомнилась в его силе.
Мэй Цзю замялась, долго подбирая слова, а потом тихо произнесла:
— Даже если это правда, подобное слышать никому не приятно, особенно такому мастеру, что на пути боевых искусств достиг почти вершины.
Ань Цзю задумалась. «Не приятно? Ну и что? Что это меняет?»
Мэй Цзю же постепенно осознавала, как сильно отличается их восприятие. Она сама всего боится, всё принимает близко к сердцу, из-за чего выглядит слабой и нерешительной, но равнодушие Ань Цзю, её неспособность заботиться о последствиях тоже пугали и тревожили.
Не находя иного довода, Мэй Цзю прибегла к последнему аргументу:
— А вдруг ты рассердишь его до такой степени, что он откажется обучать тебя?
— Хм, — Ань Цзю наконец заинтересовалась. — В таком случае мне стоит вернуться и извиниться.
