Мэй Чжуюй сидел на краю постели, держа в объятиях полосатую дворовую кошку, и какое-то время отсутствующе смотрел в одну точку. Лишь когда ладонь наткнулась на тёплую мягкую шерсть, до него окончательно дошло: «У Чжэнь и есть та самая кошка, которую я то и дело встречал».
Почему так выходит, он не понимал: стоило ей обернуться кошкой и ни крупицы демонического духа, самым обычным животным кажется; потому-то он раньше и не придавал этому значения.
Но теперь, зная правду, он уже не мог отвести мыслей: сам собой всплыл каждый случай встречи с той полосатой кошкой. Прежде всего прояснилась загадка с женским платьем под его ложем, что мучила его так долго. Как только всё щёлкнуло на свой места, расплывчатые прежде жесты и повадки кошки в памяти вдруг стали совсем отчётливыми.
Он вспомнил, как не раз видел её и дома, и у ведомства. Самое раннее ещё до того, как речь зашла о свадьбе: кошка сидела на ветке дерева у входа в Министерство правосудия. Дерево стояло в цвету, и тяжёлые соцветия гнулись под её лапами.
Сверху она глядела на него с каким-то странным любопытством, а потом, стоило ему выйти, шмыгнула на его стол и, наступив чернильной лапой на бракованный лист, наштамповала чёрных отпечатков. Он как раз принёс себе воды — пришлось этой водой ей лапу отмывать. Тогда ему просто показалось, что в её взгляде есть ум; как увидел, что она брезгливо косится на испачканную лапу, так и помог сам не зная почему.
Подумав об этом, Мэй Чжуюй невольно сжал в пальцах одну из её передних лап, ту самую, что когда-то вымазалась в туши.
У Чжэнь, лежавшая с закрытыми глазами и усмирявшая в теле буруны чумной миазмы, уловила лёгкое движение в лапке и тихо усмехнулась:
— Вдруг вспомнила, как впервые пришла посмотреть на тебя. Отец сказал, что нашёлся смельчак, готовый на мне жениться; и я подумала: «Что это за безбашенный юноша?». И из любопытства тайком превратилась вот в это, пришла взглянуть.
Сначала этот брак ей был ни к чему, она пошла посмотреть просто от нечего делать. Но когда молодой господин вымыл ей лапу, да ещё засучил рукав, чтобы она могла её вытереть, У Чжэнь вдруг решила: «Забавный он всё-таки». И в сердце впервые шевельнулась мысль подойти поближе.
— Прости, — внезапно сказал Мэй Чжуюй.
— С чего это ты вдруг извиняешься? — удивилась она.
Он сжал её пушистую лапку:
— Я не знал, что это ты, и обошёлся с тобой холодно. Дважды, помню, кошка пыталась устроиться у меня на груди спать, а я отодвигал её, и она, кажется, очень разочарованная, убегала. Будь это обычная кошка не так важно, но раз это была ты… выходит, я поступил неправильно.
Он выразился путано, но У Чжэнь догадалась о том же и рассмеялась. Лениво притоптала его ладонь:
— Упустил шанс приласкаться к собственной жене, так сам же больше всех и потерял. С чего теперь извиняться?
Мэй Чжуюй на миг опешил, но тут же понял: в её словах есть резон. Мысль о упущенном времени кольнула особенно остро, и он прижал к себе кошачий клубок ещё крепче.
Он никогда не был любителем кошек. В Чанъане многие знатные дома держат всякую живность, особенно кошек; ему же это было не по вкусу. А сейчас, глядя на кошачий облик У Чжэнь, он внезапно нашёл в них особое, новое очарование.
На ощупь пушистая, гладкая, маленькая, мягкая и совсем не похожа на привычную У Чжэнь.
Почувствовав осторожные поглаживания по спине, она запрокинулась и подставила живот:
—Потри мне живот, пожалуйста. Я наглоталась миазмы под завязку.
Он взглянул на особенно нежную белую шерсть на её животе, и провёл ладонью раз, другой. Живот у неё был тугой, как будто она переела, но он явственно чувствовал там сумбур чумного дыхания. Было ясно, она проглотила слишком много этой штуки и теперь сильно мучится. Хотя голос звучал лениво-беззаботно, по одному прикосновению Мэй Чжуюй понял, что У Чжень сейчас испытывает сильную боль.
Прочие мысли отпали сами собой. Он повёл ладонью внимательнее, прощупал и, недолго подумав, понял, что надо делать.
У Чжэнь как раз начала урчать от удовольствия под его руками, как вдруг он её бережно опустил и вышел из комнаты. Она услышала, как он зовёт Шуан Цзяна, они обменялись парой негромких фраз и вскоре Мэй Чжуюй вернулся с несколькими деревянными пластинками.
Увидев, что он направляется в кабинет, У Чжэнь подняла лапку:
— Господин…
Мэй тут же вернулся, подхватил её и понёс вместе с собой. Устроившись у него на руках, она одним глазом следила, что он делает.
Чтобы усмирить бога чумы, он рассёк себе ладонь, рану уже перевязали. И вот он снова сорвал повязку, сжал края, выдавил в нефритовую чашечку немного крови и смешал с киноварью. Потом разложил принесённые у Шуан Цзяна деревянные пластинки.
Она увидела, что всё это было персиковое дерево, только разного происхождения и возраста, отсюда и оттенок иной. Он взял каждую, внимательно изучил и выбрал самую тёмную и маленькую.
Выбранную пластинку он пропитал кровью с киноварью и, держа её красными пальцами, принялся резать магические знаки. Пока он трудился, У Чжэнь молча наблюдала.
«Мой муж даос», — снова пронеслось у неё в голове. Его движения были уверенные, чистые, без суеты; с каждым штрихом она буквально ощущала, как из знака на персиковом дереве вспыхивает струйка силы. В каждом жесте и в выражении лица его было что-то совсем иное, чем когда он работал с ведомственными бумагами в Министерстве правосудия.
«Красиво», — отметила про себя У Чжэнь и просто смотрела, пока он шлифовал последний штрих. Когда талисман был закончен, пластинка сверкнула, и вся киноварная кровь из чашечки как будто впиталась в дерево. Табличка потемнела на глазах.
