Спустя лишь одну свечу времени, из дверей постоялого двора выкатили носилки. На них — обмякший, побелевший от страха и злости, уже наполовину потерявший сознание посланник. Его поднимали в повозку, неуклюже, спеша избавиться.
У окна второго этажа стоял Цинь Шанъу. Он наблюдал за происходящим с явным недоумением, обернулся к двоим, стоящим за спиной:
— Кто это успел?
Цзи Боцзай развёл руками, лицо его было совершенно невинным: — Никто. Мы и пальцем не тронули.
Мин И кивнула с серьёзным видом: — Подтверждаю. Ни одного удара. Ни капли крови. Он цел — просто… очень впечатлился.
— Так объясните, — нахмурился Цинь Шанъу, продолжая смотреть в окно. — Как так получилось, что здоровый внутренний чиновник вошёл сюда на своих ногах, а вышел… лёжа? Он нахмурился. — Кто со стороны глянет — решит, будто мы, Му Син, совсем потеряли понятие о правилах. Приехали в чужой город — и ведём себя как дома.
— Не беспокойтесь, наставник, — спокойно отозвалась Мин И. — Он выскользнул сюда без разрешения. И обратно уйдёт так же — без шума. Ни жалобы, ни доноса. Даже пикнуть не посмеет.
Цзи Боцзай кивнул, лениво, почти снисходительно: — Пустая пыль на сапоге. Мелкий человек. Не стоит того, чтобы о нём думать.
Глядя на этих двоих, стоящих плечом к плечу, с выражениями одинаково спокойными и уверенными, Цинь Шанъу только фыркнул. Он, конечно, всё понял, но не стал спорить. Лишь вздохнул, потёр висок и заговорил уже другим тоном:
— Я договорился с Чаояном — нам выделили местное тренировочное поле. Здесь оборудование и ресурсы на порядок выше, чем в Му Сине. Так что прошу — в ближайшие дни никуда не разбрестись. Тренируйтесь. У нас нет права расслабляться.
Сбоку вдруг раздался голос Луо Цзяояна, молодой и задорный: — А вы сами, наставник, не так давно говорили, что нельзя хвалить чужие города и принижать наш. А теперь сами Чаоян нахваливаете — как же так?
Цинь Шанъу не мог стерпеть дерзостей от Мин И и Цзи Боцзая, но руки на них не поднимал. А вот на Луо Цзяояна — вполне. Не теряя ни секунды, он со всей силы заехал тому кулаком по голове.
— Луна где полнее — решает не сердце, — буркнул он. — Но железо, инструменты, арены — всё это видно глазами. У Чаояна техника и сила накапливались годами. Они побеждали не раз и не два. Так что не стыдно будет поучиться. Смиренно. С открытым умом.
— Есть! — хором откликнулись ученики, переглянувшись. Даже Луо Цзяоян, потирая ушиб, не посмел огрызнуться.
Но в это время в другом конце города разворачивалась настоящая трагедия.
Сы-хоу, не добившись встречи с Мин И, не собиралась отступать. Услышав, что та, не поклонившись, ещё и посмела угрожать, она пришла в ярость.
Расправа была мгновенной и жестокой: всех дворцовых служанок, что когда-то прислуживали Мин И, без суда и следствия выволокли на городскую площадь.
Одну за другой — казнили.
Когда Мин И добралась туда, кровь уже залила булыжники. Несколько тел — обезглавленных, в обычной дворцовой одежде — были кое-как завёрнуты в рваную ткань и отброшены в сторону. Лица… когда-то ей знакомые, пусть и не близкие. А теперь — просто жертвы. Безвинные.
— Небеса, за что… ты посмотри… там ещё кто-то дёргается, — прошептал кто-то рядом, прикрывая рот рукой.
Мин И сделала шаг вперёд. Только один — и тут же, без предупреждения, со всех сторон опустилась тень.
Чёрная, плотная, как завеса иной реальности.
Область миньи— минутная, неуловимая, как ловушка без выхода.
Мин И подняла голову и сразу же увидела, как к ней скользит в тени один из личных стражников — безликих, обученных умирать по приказу Сы-хоу. Лицо скрыто чёрной тканью, в руке — короткий изогнутый кинжал, блеснувший едва заметно под светом фонарей. Он не стал говорить ни слова. Даже не замедлил шаг. Приближался — чтобы отсечь ей голову с первого же удара.
Стычка на рынке — риск для любого. Люди, толпа, стража, случайные свидетели… Но именно здесь шанс был максимальным: всё сливается в хаос. И если удар быстрый — никто даже не поймёт, что произошло. Тем более, что Мин И, как он знал, была отравлена. Если он успеет — она не успеет ничего.
Он уже почти достал её. Один рывок — и….
И вдруг из-за плеча Мин И, едва заметно сместившейся вбок, появилась другая фигура.
Молодой человек, изящный, утончённый, с красивыми чертами лица, словно только что вышел из павильона для поэтов. И первым, что мелькнуло в голове у убийцы, было: Она что, и на улицу с собой приводит своего маленького любовничка?
Но следующая мысль у него так и не сформировалась.
Потому что «маленький любовничек» молниеносно поднял руку и с нечеловеческой лёгкостью перехватил его за горло.
Пальцы вжались в кожу с такой силой, что хрустнуло что-то в шее. Мир перед глазами стражника почернел, и он обмяк, словно сломанная кукла.
— Вот это — вы зовёте “опасный убийца”? — с явным разочарованием цокнул языком Цзи Боцзай, отбрасывая тело как мусор. Повернулся к Мин И, будто ожидая объяснений.
Мин И только развела руками: — Для тебя — ерунда. А для меня… всё же головная боль.
— Ты же говорила, что собиралась угостить меня местным деликатесом, — лениво отозвался Цзи Боцзай, оглядев залитую кровью площадь. — Ты имела в виду это?
— Конечно, нет, — сухо ответила Мин И, едва бросив взгляд на тело служанки, только что стянутое с эшафота.
Она на секунду сжала губы, затем, как ни в чём не бывало, повернулась и пошла вперёд, увлекая его за собой: — Настоящий местный деликатес — это жареные шарики из теста, размером с твою голову. Я сама их не пробовала, но раньше, в доме, при мне о них не раз говорили — с восторгом.
Цзи Боцзай, идя за ней, смотрел не на площадь и не на её спину, а чуть ниже — на руку, скрытую в рукаве. Та рука была сжата в кулак, пальцы напряжённо дрожали. Он опустил взгляд и спокойно сказал:
— После всего, что она с тобой сделала… Ты ведь не продолжаешь надеяться на что-то хорошее?
Он не назвал имени. Ни роли. Ни титула. Просто она.
Но Мин И поняла, кого он имел в виду.
Она обернулась. Посмотрела на него долго, как будто пыталась разглядеть в его глазах не слова, а суть. И вдруг, тихо, почти шёпотом, но с отчаянной искренностью спросила:
— А если бы ты был мной? Скажи, Цзи Боцзай… Если бы ты был мной… что бы ты сделал? Как бы ты поступил с той, кто столько лет была тебе матерью, а теперь хочет твоей смерти?
Он на мгновение замолчал. Потом коротко усмехнулся — сухо, безрадостно: — Ты забыла? У меня нет матери.
