Ночная сцена с разломанной дверью, хоть и звучала драматично, по сути, не причинила никому вреда. Разве что самому Цзи Боцзаю, который выглядел измождённым, почти больным. Он произнёс те слова так, будто всё ещё оставлял ей месяц — месяц на то, чтобы… что? Наслаждаться обществом своих наложников? Чтобы уравнять счёты и начать всё заново?
Мин И по-настоящему опешила. Она тогда просто язвила, дразнила, а он… он воспринял это всерьёз?
— Мне он не нравится, — вдруг сказал Чжоу Цзыхун, глядя на неё с лёгкой тенью недовольства в глазах, сжав губы в тонкую линию.
Мин И фыркнула и пожала плечами:
— Мне он тоже не нравится. Но у него, кажется, на сердце всё же осталась я.
— Если бы вы действительно жили у него на сердце, — спокойно возразил Чжоу Цзыхун, вновь взяв в руки книгу, — он бы не позволил вам собирать вокруг себя целый гарем.
— Да что ты знаешь, — возмутилась она. — Он, как только узнал, что я…. с тобой, — так ночью, в изнеможении, сам прорывается ко мне. Разве это не говорит о чувствах?
Чжоу Цзыхун покачал головой с видом человека, которого трудно удивить:
— Это говорит лишь о том, что он, как и прежде, окружил вас своими глазами и ушами. Чем скорее вычистите из окружения его шпионов — тем лучше для вас.
Мин И застыла с открытым ртом. И впрямь — может, не стоит путать ревность с любовью?
Мин И наконец немного отошла и успокоилась.
Говорят, мужчины лучше всего понимают друг друга. Раньше она всё и проигрывала оттого, что не слушала Янь Сяо. А теперь… теперь стоило внимательнее прислушаться к словам Чжоу Цзыхуна. Кто знает, вдруг этот «месяц» — очередная хитроумная уловка Цзи Боцзая?
Шмыгнув носом, Мин И зевнула, снова устроилась в постели.
Чжоу Цзыхун повернулся к ней боком, заслонив собой холодный ветер, что всё ещё просачивался через выбитую резную дверь. Его голос прозвучал ровно, но с оттенком насмешки:
— Госпожа пусть хорошо отдохнёт. А в следующий раз, когда он снова нагрянет, мы с вами, наконец, довершим ту самую церемонию разделения ложа, которую в этот раз «не успели» провести.
Мин И поперхнулась от неожиданности, тихо рассмеялась, приподняв голову:
— Я же просто хотела его позлить. А ты воспринял это всерьёз?
Чжоу Цзыхун слегка опустил веки, взгляд его стал мягче:
— Разве госпожа и вправду намерена хранить верность человеку вроде него? Он ведь и не знает, что такое быть верным…
— Не то чтобы я собиралась хранить верность, — Мин И задумчиво глядела в потолок. — Я ведь с детства воспитывалась как мальчик, потому к «девичьей чистоте» особой важности не придаю. Просто… это ведь дело очень близкое, интимное. И мне не всё равно. Мы с тобой, знакома всего ничего. Слишком рано. Потом, если вдруг повстречаешь чистую и добрую девушку, по-настоящему свою… ты ведь можешь пожалеть.
Чжоу Цзыхун чуть было не выдал — «мужчинам не о чем жалеть». Но, вспомнив, что она только что наговорила Цзи Боцзаю, прикусил язык.
Госпожа росла в слишком особых условиях. Это наложило отпечаток на все её взгляды, и порой её убеждения казались… чересчур дерзкими. Но Чжоу Цзыхун всё равно считал, что её принципы не смогут стать общим правилом — не в этом мире. Здесь всё ещё правят мужчины. Даже если через сотни лет женщины и станут равны с мужчинами, слово «чистота» всё равно будут применять только к ним, к женщинам.
Но он… он для неё будет исключением.
Он будет только её. Не позволит себе стать тем, кем стал Цзи Боцзай. Никогда.
Янь Сяо сладко спал, когда вдруг его разбудила тётушка Сюнь. Он не успел и глаз как следует продрать, как его уже потащили в сторону покоев Цзи Боцзая.
На ходу он недовольно бормотал:
— В прошлый раз лекарство было таким сильным, что, если он просто будет нормально есть и спать, всё само заживёт. Чего опять все носятся?..
Не успел договорить — и замер в изумлении. Издалека он уже видел, как Цзи Боцзай сидит на крыше своего дворца, прижимая к губам глиняный жбан, из которого льётся вино.
Янь Сяо тут же протрезвел от сна. Одним рывком взлетел на крышу и попытался вырвать у него жбан. Поздно.
Пусто. До дна.
Он в ярости хлопнул по его руке:
— Ты с ума сошёл? Болен и пьёшь?
Цзи Боцзай, с мутным взглядом, молча смотрел в ночное небо, ни звука не проронив.
Янь Сяо со вздохом отшвырнул жбан в сторону и сел рядом, хмурясь:
— Что болит?
Цзи Боцзай ткнул пальцем себе в грудь:
— Здесь.
— Я лечу физические болезни, а не душевные раны, — скривился Янь Сяо, закатив глаза.
— Физические болезни? — Цзи Боцзай медленно повернул голову и вдруг спросил: — А есть ли такое лекарство, которое сделает меня чистым?
— Что?
— До неё у меня было… — Цзи Боцзай задумался, потом вытянул обе руки и начал загибать пальцы. — Ну, примерно… вот столько женщин.
Янь Сяо оторопел:
— Ваше Величество, вы, конечно, удивительно… откровенны.
— Она говорит, что я грязный, — надул губы Цзи Боцзай и глянул на него снизу-вверх. — А я вот… хочу стать чистым.
— Такое не отмоешь, — без лишних церемоний отмахнулся Янь Сяо. — Успокойтесь, ну в самом деле, это же просто… опыт. Какая, к бесу, грязь?
— Ты ничего не понимаешь, — он покачал пальцем, лицо всё ярче наливалось румянцем. — Пока ты не влюбился — всё это действительно просто опыт. Но как только у тебя появляется кто-то… по-настоящему дорогой… — он хрипло усмехнулся, — всё, что было до этого, уже кажется… грязным.
