С каждым услышанным словом у Цзи Боцзая всё сильнее складывалось ощущение, что что-то здесь не так.
Весь этот мужской цветник Мин И, собравшийся в её внутреннем дворце, оказывается, занимал реальные чиновничьи посты? Осмелилась допустить мужчин из внутреннего двора к управлению делами — да как у неё хватило храбрости? Простое утреннее приветствие обернулось чуть ли не миниатюрным заседанием совета при дворе.
Но всего лишь на миг его охватило возмущение. Уже в следующее мгновение эта разношерстная толпа вновь обернулась воркующей стайкой: один сетовал, что госпожа давно к нему не заходила, другой — с завистью подмечал, что господин Чжоу нынче, видно, на особом положении и пользуется полным расположением.
Чжоу Цзыхун шагнул вперёд и стал рядом с Мин И, ровным, почти ледяным тоном обронил:
— Где много людей — там много пустых слов.
Мин И улыбнулась, мягко похлопала его по руке и обернулась к Цзи Боцзаю:
— Кстати, я ведь ещё не представила его вам как следует. Это Чжоу Цзыхун, мой человек.
Пальцы Цзи Боцзая, покоившиеся на резном подлокотнике кресла, невольно сжались, словно стараясь упрятать дрогнувшую боль. Он даже не имел права злиться.
Он лениво приподнял взгляд, и его глаза встретились с колючим, холодным взором Чжоу Цзыхуна. Усмехнулся негромко, с оттенком насмешки:
— Наслышан о твоей доблести.
Чжоу Цзыхун вежливо склонил голову, отвечая церемониальным поклоном:
— Госпожа загружена делами, если у Вашего Величества будут поручения — можете смело направлять их ко мне.
Смысл был прозрачен: незачем ежедневно звать её в Чинминьдянь ради пустых разговоров.
Цзи Боцзай не стал сглаживать острые углы, напротив — спокойно, будто невзначай, произнёс:
— Всё же ты — лишь подданный. Есть такие дела, которые она выполнит, а ты — нет.
Чжоу Цзыхун чуть изогнул губы в лёгкой полуулыбке:
— С этим не поспоришь. Кто осмелится ослушаться императорского повеления?
Даже он — тот, кто, казалось бы, делил с Мин И одно дыхание, — знал: без приказа Цзи Боцзая она и взгляда ему не бросит.
Цзи Боцзай понял скрытую боль и укор, затаённые в его словах. Его губы слегка дрогнули, сжались в тонкую линию.
Но сказать было нечего.
Мин И, как всегда, чувствовала, когда нужно пресечь надвигающееся столкновение. Поднялась и, взмахнув рукавом, велела:
— Уже поздно. Все, кто засвидетельствовал почтение, могут расходиться по своим делам.
После чего обернулась к Цзи Боцзаю и, сдержанно поклонившись, добавила:
— В последнее время между Цансюэ и Чаоян участились торговые трения. Мне нужно лично заняться этим вопросом.
В устах обычного человека подобные слова были бы лишь предлогом, завуалированным способом завершить разговор. Оставь её — и дело с концом. Но только не Цзи Боцзай. Он, как назло, зацепился за это:
— Какие именно… трения?
Мин И ненадолго замялась, но затем всё же ответила прямо:
— Торговцы из Цансюэ нарушили запрет. В баржах с товаром, проходящих по каналу, они прятали женщин — пытались переправить их в обход закона. Их поймали с поличным, на переправе вспыхнул конфликт.
Лицо императора потемнело. Он неспешно поднялся:
— Я пойду с тобой.
Чжоу Цзыхун тут же шагнул вперёд, тон его был вежлив, но твёрд:
— Ваше Величество — особа высокого статуса. Появление в подобном месте вызовет лишний шум. Позвольте мне сопровождать да сы, я уже не раз разбирался с такими инцидентами. Всё пройдёт быстро.
Не дожидаясь ответа, он уже мягко, но решительно увёл Мин И прочь, его пальцы сомкнулись на её запястье — словно в напоминание, кто сейчас рядом с ней.
Цзи Боцзай смотрел, как они уходят. Его взгляд упал на то самое место, где рука Чжоу Цзыхуна касалась её кожи, и в его глазах вспыхнул отблеск льда.
Нет. Сейчас он не имеет права злиться. Не имеет даже права поднять голос.
Он должен терпеть.
Глубоко вдохнув, он с усилием подавил подступивший гнев и шагнул к выходу.
— Подготовь повозку, — бросил он Не Сю, — неважно, как быстро они уедут — мы поедем следом.
Как и говорил Чжоу Цзыхун, подобные инциденты случались уже не впервые. Но с тех пор как новый свод законов вступил в силу, происходящее стало походить не просто на нарушение — на демонстративный вызов Чаояну.
На этот раз в одной лишь барже, под покровом мешков с товаром, пряталось более двух сотен женщин.
Когда Мин И ступила на переправу, ей едва удалось сдержать дрожь — не от холода, а от ярости. Среди спасённых были те, кого явно выкрали из благородных домов — на них ещё оставалась дорогая, изорванная в борьбе одежда, а на запястьях отпечатались кровавые борозды от туго затянутых верёвок. Их взгляды — испуганные, затравленные — резали сердце.
Связанный торговец, сидящий на коленях, тем временем не только не каялся, но ещё и дерзко вздёрнул подбородок:
— По какому праву ваши законы судят людей Цансюэ?! Кто вы такие, чтоб указывать нам, как жить?!
Ответом ему стала звонкая пощёчина. Нет, не пощёчина — кулак, тяжёлый, выверенный, нанесённый с таким точным гневом, что у него хрустнули зубы и изо рта брызнула кровь. Торговец покачнулся и повалился набок, с глухим стоном.
— Ты смеешь говорить о праве?! — Мин И шагнула к нему, глаза её горели, как пламя. — Эти женщины — не товар, не бревно в трюме. И уж точно не ваша собственность!
Чжоу Цзыхун поспешил подойти, мягко, но настойчиво, коснулся её плеча и покачал головой:
— Да Сы, не стоит. Так нельзя.
Он говорил не потому, что сочувствовал пленникам меньше неё. Просто знал — формально торговец был прав. Законы Чаояна, как ни прискорбно, не имели силы на землях Цансюэ. В таких случаях они действовали иначе: втайне освобождали женщин, а виновных — наказывали косвенно, без огласки. Потому что, если поднять дело на свет — оно может обернуться не правосудием, а политическим конфликтом.
Но сегодня Мин И впервые не захотела сдерживаться.
— Бьёшь меня?! Ты, да сы Чаояна, смеешь поднимать руку на простого торговца из Цансюэ?! — заорал тот, привстав с земли, выплёвывая вместе с кровью зубы и упрёки. Он театрально воздел руки к небу, крича на всю переправу: — Смотрите, братья! Вот как Чаоян ведёт торговлю — кулаками и унижением! Им, видите ли, невыгодно торговать с нами — так они нас избивают!
Он кричал не просто от злости — в его голосе звучал умысел. Он хотел посеять раскол.
