Шутки шутками, но Янь Сяо всё же принялся помогать с подготовкой к великой свадьбе Цзи Боцзая.
Император, надо отдать ему должное, не поскупился — казна трещала по швам. Ярко-алые свадебные иероглифы «счастье» покрыли тончайшими слоями сусального золота, их наклеивали по всему дворцовому пути — от ворот до самого центрального чертога. Слуги сновали туда-сюда, прижимая к груди охапки алых лент, шёлка и парчи. Лучшие гончары и плиточники спешно обновляли облицовку Дворца Сюаньсингун, художники, сжав в пальцах тонкие кисти, заново прорисовывали цветочные орнаменты на колоннах, балках и резных карнизах.
Перед главной залой уже выстроили груду свадебных даров, приготовленных Цзи Боцзаем. Уж он-то громко твердил, что не признаёт народных традиций с выкупами и вымышленным богатством, но стоило дело коснуться Мин И — приготовил ровно шестьдесят шесть паланкинов с дарами. У других — половина была бы для вида, пустая позолота и показуха, но Янь Сяо, откинув угол одного из алых покрывал, невольно задумался — кажется, этот упрямец и вправду вытащил из своего личного тайника всё, что мог.
Одна лишь золотая утварь — более пятидесяти предметов. И каждый увесистый, ни одного бутафорского.
С чувством, в котором смешались и удивление, и недоумение, и невольное восхищение, он закончил инвентаризацию и отправился во внутренний двор Чаояна.
Во внутреннем дворе Чаояна тоже царило оживление — подготовка шла полным ходом, суета стояла весёлая и вдохновенная. Швеи торопились как могли: золотые иглы в их пальцах мелькали так быстро, что казалось, они ткут не свадебное платье, а само время. Из драгоценного шёлка с кэссы-узором дракона и феникса спешно шили свадебные одежды.
Мин И как раз примеряла наряд.
В бронзовом зеркале отражалась женщина с волосами цвета воронова крыла, с чертами, утончёнными, как аромат весенней орхидеи, и станом столь изящным, что ладони было бы довольно, чтобы обнять её талию.
В этот момент вошёл Янь Сяо. Поклонившись по обычаю, он бросил взгляд на платье и с приподнятой бровью заметил:
— В спешке часто случаются ошибки… Кто это выбрал для платья узор дракона?
По традиции узор «дракон и феникс» имел чёткое значение: мужчина — дракон, женщина — феникс. Символ равновесия, небесного союза.
Мин И, смеясь, опустилась в кресло и жестом предложила ему чаю:
— А я, как-никак, полноправная госпожа целого города. Разве недостойна драконьего узора?
— Достойна, ещё как, — усмехнулся Янь Сяо. — Только боюсь, когда вы с Боцзаем пойдёте к алтарю, это будет похоже не на свадебную церемонию, а на клятву кровного братства.
Мин И мягко улыбнулась, отвела взгляд — не глядя на него, тихо спросила:
— Послезавтра начинается поход. Господин тоже идёт?
— Разумеется, — кивнул Янь Сяо. Затем, чуть помедлив, добавил: — Подготовка к выступлению держится в строжайшей тайне, потому и решили использовать вашу свадьбу как прикрытие. Не знаем, не будет ли тебе это неприятно. Его Величество велел передать: если ты хоть на миг почувствуешь неудовольствие — всё можно пересмотреть, ещё не поздно.
— Когда всё уже дошло до этого момента — что тут менять? — спокойно ответила Мин И, взмахнув рукой. — Я ведь с самого начала рождена для войны. Так пусть же война станет моим свадебным даром — как раз кстати.
Её твёрдость и спокойствие ощутимо развеяли напряжение. Янь Сяо невольно выдохнул — легче стало на душе.
И всё же… где-то в глубине у него оставалось беспокойство, глухое, безымянное.
Действительно ли Мин И простила Цзи Боцзая?
Цзи Боцзай стоял перед бронзовым зеркалом, разглядывая себя в свадебном облачении с вышивкой дракона. Он сдвинул брови, с лёгким недовольством пробормотал:
— Всё как-то в спешке… Наряд недостаточно пышный, не тянет на императорский.
Хотя говорил он это с пренебрежением, уголки губ всё же предательски приподнялись, а в глазах плескалась почти мальчишеская радость — светлая, тёплая, едва сдерживаемая.
Старшая служанка, тётушка Сюнь, не удержалась от улыбки:
— При такой осанке и облике, как у Вашего Величества, даже самая скромная одежда — уже величие несравненное. Кто ещё сравнится?
Он, конечно, только этого и ждал.
Цзи Боцзай довольно кивнул и, не торопясь, начал вновь и вновь рассматривать каждую складку, каждый шов, словно в этом ритуале пытался обрести внутреннее равновесие.
— Я уже всё проверила, — напомнила тётушка Сюнь. — Ни единой нитки лишней.
Он молча кивнул, губы сомкнуты, взгляд опущен. Пальцы всё вертели подол, выискивая несуществующие изъяны. И только спустя время он тихо, почти шёпотом, признался:
— Тётушка… мне страшно.
Человек, который и при обрушении горы Тайшань не дрогнул бы лицом, — и вот он, дрожащим голосом говорит о волнении.
Тётушка Сюнь то ли хотела рассмеяться, то ли прослезиться. Она ещё раз пригладила ему волосы, поглядела на его сжатые в кулаки руки — и уже представляла, каким каменным будет его лицо во время церемонии, как он изо всех сил будет сдерживать всё, что кипит в груди.
Сегодня был назначен день великой свадьбы.
Во внутреннем дворе Чаояна всё было распланировано до мелочей: сначала Мин И должна была совершить церемониальный объезд в свадебной колеснице, после чего — у главных дворцовых ворот — выйти из неё, чтобы сам Его Величество принял подношения и проводил её к месту оглашения титула.
По установленному распорядку Цзи Боцзай должен был появиться у ворот только в первую четверть часа часа петуха. Однако с самого утра он уже был на ногах — надел праздничное облачение, привёл себя в порядок и… с тех пор метался по дворцу, не в силах найти себе места.
Тётушка Сюнь больше не могла на это смотреть. Наконец, когда стрелка часов пересекла середину часа обезьяны, она велела слугам проводить Его Величество к дворцовым вратам.
