С того самого дня я… впервые позволила себе поверить, что, возможно, он действительно готов прожить с ней всю жизнь. До конца. Без отступлений.
Говорят, после рождения ребёнка мужчины часто меняются. Часто — не в лучшую сторону.
Я наблюдала внимательно. Очень внимательно.
Но он — не изменился.
Хотя за время её беременности немало людей, притворяясь друзьями, пытались подослать к нему других женщин. Настолько ловко и скрытно, что, если бы он сам не признался — никто бы ничего и не заметил.
Но он всех отверг.
Сказал однажды:
— И`эр выносила и подарила мне ребёнка. Если я хоть на миг посмотрю на другую женщину, пусть в следующей жизни стану скотиной.
Я услышала — и подумала: Вот это — правильно.
Но, видимо, кого-то эти слова задели в самое чувствительное место.
Сразу же посыпались меморандумы: от ванов, от приближённых, от седеющих чиновников. Все в один голос стали увещевать: мол, «не пристало монарху впадать в излишнюю привязанность», и «от избыточной ласки рождаются беды».
Его Величество, разумеется, слушать это не стал.
Более того — велел провести проверку на всех, кто подал такие письма.
Поручил выяснить, не прячут ли сами наставники добродетели своих наложниц в теневых дворах, не содержат ли тайных жен в загородных усадьбах.
А уж если найдут — велел действовать по всей строгости закона.
Такой властный, даже деспотичный стиль правления Его Величества, без сомнения, приносил многим тайное удовлетворение — наконец-то кто-то говорил и делал прямо.
Но с другой стороны… собрать вокруг себя устойчивый круг преданных людей ему всё равно не удавалось.
Смены в правительстве происходили одна за другой — слишком быстро, слишком часто.
Стабильности не было.
Моя госпожа, кажется, тоже это поняла.
После того, как она оправилась от родов, её поведение изменилось: она всё чаще начала действовать не как просто супруга императора, а как настоящая полноправная правительница.
Она стала больше общаться с жёнами чиновников, выстраивать личные связи, принимать в покоях визиты, устраивать приёмы.
Император оставался далёким и неприступным: сегодня ты — любимец, а завтра — в немилости за одно неверное слово или неудачное решение.
Но с императрицей-консортом — всё было иначе.
Если жена какого-нибудь чиновника пользовалась расположением её величества, она могла в случае беды попросить за мужа слова. И это слово значило многое.
Особенно — если оно исходило от этой Императрицы.
Так и началось: жёны министров и военачальников стали каждый день приходить во дворец, кланяться, справляться о здоровье, рассказывать о детях, о тканях, о погоде — кто во что горазд.
Они считали, что пытаются снискать милость.
Но моя госпожа видела в них не просто льстецов, а источники новостей и — главное — рычаги влияния.
Через них можно было передать намёк, смягчить удар, подготовить разговор, или наоборот — охладить пыл зарвавшегося мужа.
И она управлялась с этим мастерски.
Кого нужно — слегка приструнила.
Кого — похвалила на людях.
Кому — тонко намекнула.
А кого — оставила в стороне, дав понять, что доверие ещё нужно заслужить.
Со временем мужья начали смотреть на своих жён уже не как на украшение дома, а как на политический ресурс.
И так постепенно, шаг за шагом, положение жён чиновников — стало почти равным положению их супругов.
Именно с этого года, казалось, всё в империи начало входить в русло. Чиновники в столице стали обретать уверенность. Их сердца, прежде наполненные страхом и сомнениями, начали постепенно склоняться к верности.
Император каждый день уходил с моей госпожой на крепостную стену встречать закат.
Он стоял рядом с ней — высокий, в простом плаще, без всякой пышности.
Никогда не говорил: «Это царство я завоевал ради тебя». Нет. Он указывал на далёкий квартал за башнями, улыбался и говорил:
— Вон там — дом того самого чиновника, которого мы недавно к себе привлекли. Толковый будет помощник.
Они были самыми богатыми, самыми могущественными людьми Цинъюня.
Но жили просто. Очень просто.
Днём — каждый занимался своим делом, не вмешиваясь в дела другого.
А вечером — встречались, чтобы вместе смотреть на закат, на звёзды, на вечерний свет над гладью крыш.
Иногда, конечно, ссорились.
Бывало — он упрекал её в чём-то из прошлого, она фыркала и тут же напоминала ему про Чжоу Цзыхуна.
А он, не будь дурак, начинал вспоминать всех её прежних ухажёров.
Они оба обижались… но в процессе обсуждения неизменно приходили к одному и тому же выводу: прошлый выбор — был ошибкой, сейчас — всё на своём месте.
После этого — примирение.
И вновь — вместе.
Я порой смотрела на них и думала: ничего не понимаю в их разговорах, но… всё-таки они — пара. Самая настоящая.
Тем временем маленькая принцесса и наследный принц росли — день за днём.
А они… они тоже понемногу взрослели. Седина касалась висков, жесты становились мягче, а взгляд — спокойнее.
Когда наследному принцу исполнилось шестнадцать, Его Величество официально утвердил его в качестве престолонаследника и передал ему обязанности регента. А сам… сам, словно наконец-то скинувший с плеч тяжесть всей империи, вместе с моей госпожой отправился в странствие — покинув залы дворца, чтобы увидеть весь мир таким, каким он есть.
Они путешествовали без сопровождения, без роскоши, налегке. Видели, как солнце опускается за барханы Великой Пустыни, будто в последний раз прощается с землёй. Видели, как луна медленно плывёт над обрывами — холодная, серебристая, словно тонкая чаша воды в небе. Они поднимались в горы, где вершины, одна за другой, вытягивались в линию горизонта, как след за кистью великого художника. А потом стояли над облаками, наблюдая, как бескрайнее белое море перекатывается и вздымается, будто сам Небесный Дракон шевелится в глубине неба.
Вернувшись в столицу, я подошла к юному императору — уже совсем взрослому, но всё ещё хранившему свет в глазах, — и сказала ему:
— Если в этой жизни вам выпадет любовь хоть вполовину такую, как была у ваших родителей… то больше вам и желать нечего.
Он слушал, прищурившись, а потом рассмеялся, искренне, как только он умел, и сказал:
— Да ну их! Они только и делают, что путешествуют! Никакие донесения не читают, важные дела обходят стороной — всё валится на меня одного! Это, по-вашему, справедливо? Мы же императорская семья — должны быть холодны и расчётливы, никаких чувств! Всё, хватит романтики, пусть возвращаются на утреннее совещание!
