Чанлэ всплеснула руками, одновременно смеясь и чуть не плача:
— Да мы уже десять лет женаты! Как он может говорить, будто у меня к нему нет чувств?..
Сколько всего было за эти годы, через что они прошли вместе… а он всё ещё способен обижаться, как мальчишка. Как будто время остановилось, и он по-прежнему тот упрямый юноша с холодным взглядом и огнём под кожей.
Служанка посмотрела на госпожу с лёгкой завистью в глазах:
— Это ведь хорошо, государыня.
Да, кто-то во дворце любит перешёптываться — мол, у царственного зятя на уме одни лишь чувства, да страсти. Но она-то знала: именно такие мужчины — и самые надёжные, и самые преданные. За эти десять лет Хэ Цзяньхэ ни разу не позволил себе равнодушия. Забота его была тиха, но постоянна — как родниковая вода. Пусть и ссоры случались — но всякий раз после них их связь становилась только крепче.
Он слишком сильно любит госпожу. Настолько, что мгновенно чувствует, когда она вдруг становится холоднее, когда невзначай забывает о нём… или просто кажется отстранённой. И тогда он уходит. Закрывается в своем кабинете, как в раковине, и сидит там — день, два. Молча, угрюмо.
Но и к этому Чанлэ за эти годы привыкла. Иногда она просто садилась на ступени у двери и ждала. Не стучала, не звала — просто была рядом. Пока он не выходил. А когда наконец поднимал взгляд и встречал её глаза — всё возвращалось на круги своя, как будто не было ни молчания, ни обид.
Но сегодня…
Сегодня Хэ Цзяньхэ оказался не так прост в утешении.
Только он вернулся во дворец, как император тут же велел явиться к нему и сообщил: сановник Ли Шаолин снят с должности.
Одного лишь упоминания имени этого человека было достаточно, чтобы у Хэ Цзяньхэ внутри всё сжалось. И когда он вернулся — усталый, раздражённый — и услышал от Чанлэ её безмятежное: «Ну и хорошо, что ты уйдёшь», — сердце у него нехорошо кольнуло.
Неужели за все эти десять лет он так и не смог вытеснить Ли Шаолина из её памяти?
Он тосковал по ней, стоит им разлучиться хотя бы на день. А для неё… будто бы всё равно — есть он рядом или нет. Будто его присутствие для неё не необходимость, а случайность.
Он был зол. Раздосадован. И твёрдо решил: из комнаты не выйду!
Сидел за столом, угрюмо размахивая кистью, чернила в керамической чаше казались светлее, чем выражение на его лице.
Вдруг… створка окна тихо скрипнула и приоткрылась.
Хэ Цзяньхэ замер, настороженно обернувшись. И тут он увидел: Чанлэ, пригнувшись, ловко протискивалась внутрь. Глаза её метались по сторонам, а лицо выражало предельную сосредоточенность — точно у заговорщицы в момент тайного прорыва. Подбежав к нему, она заговорила шёпотом, заговорщически прижав палец к губам:
— Я улизнула от принцессы… Никому ни слова, мой господин. Считай, что меня здесь не было.
Хэ Цзяньхэ: «…»
Это что ещё за представление? Теперь и меня решила обмануть?
Она театрально схватила его за запястье и потянула к мягкой скамье у окна, будто передавала особый секрет. Устроившись рядом, снова заговорила вполголоса:
— У принцессы лицо хоть и кругленькое, но кожа тонкая. Ну как ей признаться, что ей невыносимо отпускать вас? Вот она и послала меня — передать её слова.
Сквозь наслоения раздражения, копившиеся у него в груди весь день, внезапно пробился тонкий луч света. Хэ Цзяньхэ прищурился, сдерживая улыбку, и взглянул на неё исподлобья:
— Значит, я всё не так понял? Это не холодность, а… недоразумение?
— Самое настоящее! И огромное, с небо! — весело закивала она, щебеча, как проворная служанка. — Да разве она может быть к вам равнодушна? Просто вы же всё время словесно препираетесь. Если она и скажет вдруг: «Скучаю», «люблю» — вы же тут же поддразните, как обычно. А ей потом как быть? Где лицо своё прятать?
Вздор, — хмыкнул он про себя. Если бы она хоть раз сказала это вслух, он бы ни за что не стал шутить. Он бы каждое её слово, как драгоценность, на сердце положил… если только не лишился ума от удара по голове.
Он взглянул на неё выразительно.
Чанлэ, будто не замечая его недоверия, лучезарно улыбнулась, потянулась к нему и мягко провела ладонью по спине:
— Ну не сердись. Принцесса велела сказать: она может выпросить у матушки указ, чтобы отправиться с тобой в поход.
Лицо Хэ Цзяньхэ тотчас омрачилось. Брови сдвинулись:
— Ни в коем случае.
— Почему? — нахмурилась Чанлэ, губы её скривились в недовольстве. — Ты не хочешь, чтобы я была рядом?
Он посмотрел на неё долгим, тяжёлым взглядом:
— Мы не знаем, что происходит за границей, — сказал он глухо. — И ты хочешь вот так, без подготовки, поехать? А если там засада? Если ты попадёшь в ловушку, а я не смогу тебя защитить… Я не смогу умереть спокойно, зная это.
Он смотрел на неё серьёзно, взглядом человека, принявшего решение.
— Пока всё не будет под контролем… я не позволю тебе идти со мной.
Лицо Чанлэ вытянулось, губы поджались:
— И кого же ты принимаешь за ребёнка? Думаешь, я слаба? Моя юань ничуть не хуже!
— Дело не в силе, — он сжал губы. — Дело в том, что я… не вынесу, если с тобой что-то случится.
Сердце у Чанлэ дрогнуло. Забилось быстрее, будто в юности, в те далёкие дни, когда он только начал ей нравиться.
Она вся залилась краской, порозовела от ушей до ключиц, запнулась:
— Мы… мы же давно женаты. Ну чего ты всё говоришь такие слова?..
— А я хотел бы услышать такие слова… от тебя, — прошептал он, глядя вниз, пряча глаза. — Столько лет вместе… а ты ни разу не сказала.
Щёки Чанлэ стали ещё ярче, руки судорожно сжались в складках платья — она даже не знала, куда их деть.
— Да что в них такого? Нечего тут слушать… — пробормотала она, отворачиваясь.
