Конечно, Доу Чжао не была настолько наивна, чтобы полагать, что одна вспышка гнева и решительное слово заставят старшую матушку сразу же отдать жетон управления домом гуна.
Сун Ичунь ведь уезжает в Сюаньтун на полмесяца, не так ли?
Что ж, у неё есть время. Ещё как есть.
С этой мыслью, вся в радостном предвкушении, она встретила Сун Ханя после учёбы.
— Вот осенние белые груши из Шаньдуна, вот кедровые сладости из Сучжоу, это финики Таомен из Нанкина, а здесь — мандаринки из Тханси… — с улыбкой говорила она, показывая на низкий столик у дивана, уставленный яствами. — Не знаю, что тебе по вкусу, второй господин, поэтому взяла понемногу всего.
У Сун Ханя при виде угощений чуть ли не потекли слюнки.
— Сестра, вы так добры! — произнёс он, наслаждаясь вкусом кедровой сладости. — Вы даже знаете, что самые вкусные груши — из Шаньдуна, а мандарины — из Тханси… А я-то думал, что деревенская девушка, вероятно, не разбирается в таких вещах, и мы не сможем найти общий язык… — Он рассмеялся, его улыбка осветила лицо, и в этом сиянии Доу Чжао уловила отблеск, похожий на блеск Сун Мо.
Сун Хань, безусловно, был красив, но по сравнению с Сун Мо он казался лишь скромной утренней звездой на фоне полной луны.
Они были совершенно несравнимы.
Впрочем, Доу Чжао прожила две жизни и за всё это время не встречала никого, кто мог бы сравниться с Сун Мо. Поэтому винить в этом Сун Ханя было бы несправедливо.
С этой мыслью она почувствовала к нему лёгкое сочувствие.
Она заварила для него свежий улун — «железную бодхисатву» нового урожая. Чай оказался немного горьковатым, а кедровая сладость — нежно-сладкой. В этом гармоничном сочетании каждый вкус становился более глубоким: чай — насыщенным, а сладость — ароматной.
На лице Сун Ханя читалось блаженство.
Доу Чжао между тем ненавязчиво задавала вопросы:
— Кто обычно присматривает за вами, второй господин? Слуги — девицы, мальчики — слушаются? Учёба напряжённая? Всего хватает?
Её забота была искренней, как у старшей сестры.
Сун Хань не обиделся на вопросы, а, напротив, с готовностью заговорил о делах в своей комнате. Постепенно разговор перешёл на его любимую тему — охоту. Лицо Сун Ханя вспыхнуло от энтузиазма:
— Мне было всего девять, а я уже подстрелил двух фазанов и одного дикого кролика!
Это было его любимое воспоминание, и он повторял его при каждом удобном случае. В доме гуна все давно знали эту историю, и Доу Чжао тоже слышала её.
Но она подыграла: восхищалась, охала и хвалила, словно видела это впервые.
Сун Хань воодушевился ещё больше:
— Я тоже хотел пойти на осеннюю охоту, как мой брат, когда мне было десять лет. Но моя мать умерла, и мне нужно было соблюдать траур.
На мгновение его лицо омрачилось, словно в этот миг он вновь утратил ориентиры и не знал, как ему двигаться дальше.
Возможно, всё это соревнование с Сун Мо он затеял лишь для того, чтобы что-то доказать мадам Цзян, — подумала Доу Чжао.
Она вздохнула вместе с ним:
— С такими способностями, как у вас, второй господин, возможности ещё будут. Обязательно.
Сун Хань кивнул, но его былой живость уже исчезла.
Небо начинало темнеть, и Доу Чжао предложила:
— Останьтесь поужинать, второй господин. А заодно расскажите мне про осеннюю охоту. Я всегда думала, что чтобы стать чиновником, надо сдавать экзамены: вэньцзюй — для гражданских, уцзюй — для военных[1]. Я впервые слышу о том, что стрельба и верховая езда могут помочь выделиться среди людей.
Сун Хань, оживившись, с улыбкой начал рассказывать ей об осенних военных сборах.
В это время Сусин вместе с девушками-слугами уже расставляли посуду в зале.
В этот момент появился Лю Чжэн, чтобы сообщить, что Сун Хань приглашён к ужину в главной зале.
Но Доу Чжао с улыбкой остановила его:
— Я уже приказала всё приготовить. Пусть второй господин поест здесь.
Лю Чжэн бросил взгляд на Сун Ханя, который продолжал увлечённо рассказывать. Не желая прерываться, он махнул рукой, словно говоря: «Иди, не мешай».
Лю Чжэн почтительно поклонился им и ушёл.
Доу Чжао на мгновение задумалась.
Значит, Сун Хань не находится под запретом.
Сун Мо говорил, что они с братом были очень близки в детстве. Просто Сун Ичунь не любил, чтобы младший сын сближался с Сун Мо, и чтобы не ставить Сун Ханя в неловкое положение, Сун Мо сам стал держаться на расстоянии. Но каждый раз, когда они встречались, Сун Хань проявлял тёплую привязанность.
Если так, то почему он не приходит к нему чаще?
Доу Чжао вспомнила, как в прошлой жизни она очень строго оберегала своих сыновей, открыто проявляя неприязнь к наложнице Чжу. Однако Вэйгэ и Жуйгэ всё равно находили способы тайком навестить её.
Если по-настоящему скучаешь, разве не хочется видеть дорогого человека как можно чаще? Особенно когда тяжело и одиноко… Не к нему ли тогда тянется сердце?
А Сун Хань всегда был образцовым сыном. Может быть, в его сердце отец гораздо важнее брата?
Этой ночью Доу Чжао не могла уснуть.
Она всё возвращалась к воспоминаниям о прошлой жизни. И чем больше она думала, тем сильнее ощущала: Сун Хань не оправдал той преданной братской любви, которую Сун Мо отдавал ему.
Завтра Сун Мо вернётся. Стоит ли сказать ему об этом?..
От одной мысли, что Сун Мо даже не подозревает, насколько мало на него рассчитывают, Доу Чжао стало обидно за него. Даже больно. И уж точно — не до сна.
Наконец, она просто села на постели, накинув одежду.
Сусин, как всегда чуткая, тоже сразу приподнялась:
— Госпожа, не желаете ли, чтобы я перенесла лампу ближе?
На табурете под балдахином едва виднелся свет восьмигранного фонаря.
— Не стоит, — ответила Доу Чжао с лёгкой хмуростью. — Мне просто не спится. Я посижу немного.
— Хорошо, — согласилась Сусин и налила ей чаю.
И тут внезапно снаружи раздался шум: гомон, крики, топот.
Обе женщины вздрогнули.
— Иди посмотри, что там, — велела Доу Чжао.
Сусин тут же кивнула и вышла.
[1] вэньцзюй (文举) — это гражданский (литературный) экзамен в рамках императорской экзаменационной системы (科举, кэжу), который нужно было пройти, чтобы получить должность гражданского чиновника. 武举 (wǔjǔ) — уцзюй — военный экзамен для поступления на военную службу при дворе.
