— Ого! — воскликнула Доу Чжао с весёлым удивлением. — Говорят, человека стоит узнавать заново, если не виделся с ним всего три дня. Наша Сулань с тех пор, как обручилась с Чэнь Хэ, словно просветление обрела! Такие тонкости подметила! Признавайся честно, это тебе Чэнь Хэ нашептал?
Сулань тут же залилась румянцем — как маков цвет.
К счастью, Сулань всегда была открытым человеком — хоть и зарделась, но всё же спокойно кивнула:
— Да, он заметил, что я чем-то расстроена, расспросил, а потом и сказал мне эти слова.
Что до Чуань`эр, служанки второго разряда из покоев Сун Ичуня, которую тот хотел передать Сун Ханю — Доу Чжао уже давно это выведала. Но, глядя, как Цзэн У трепещет перед Сун Мо, решила лишний раз ткнуть его под дых — пусть запомнит. Мало ли где пригодится человек с такими «особыми» рефлексами.
Услышав слова Сулань, Доу Чжао не смогла удержаться от лёгкой улыбки.
А потом вдруг почувствовала странное щемящее тепло в груди.
Свадьба Сулань уже не за горами…
Будто родная дочь выросла и вот-вот покинет отчий дом — и радость, и грусть вперемешку. И так не хочется отпускать.
Сун Мо хотел, чтобы она чувствовала себя по-настоящему хозяйкой в павильоне Ичжи. Он даже задумал выбрать из её любимых служанок кого-то, чтобы выдать замуж за Чэнь Хэ. Сам Чэнь Хэ был человеком честным, преданным, и Доу Чжао он очень нравился.
Но ведь замуж за него шла не она, а Сулань — и важнее всего было, чтобы он приглянулся ей.
Доу Чжао тревожило, что Сулань, памятуя о доброте госпожи, может согласиться, не подумав — просто из благодарности. Поэтому она и колебалась всё это время.
Кто бы мог подумать, что Сулань, узнав о сватовстве, сломя голову помчится во внешний двор, прямо заявит, что хочет видеть Чэнь Хэ, и начнёт при нём тараторить, не стесняясь:
— Если ты действительно предан наследнику и госпоже — я выйду за тебя. А если нет — даже если мы поженимся, толку из нас не будет. Мы вместе долго не протянем!
Доу Чжао от растерянности чуть в обморок не упала — в глазах потемнело.
Вот уж баловала Сулань, баловала… и до чего дожила!
В тот же вечер, нахмуренная и подавленная, она пошла к Сун Мо и начала осторожно говорить о том, что, может, стоит подобрать другую девушку.
Но — кто бы мог подумать! — слова Сулань неожиданно пришлись по сердцу и самому Чэнь Хэ, и его матери.
Вскоре они даже разузнали, по какой причине сёстры Бэ решили присягнуть Доу Чжао, и решили, что и Сусинь, и Сулань — обе достойные, честные девушки.
Не раздумывая больше, Чэнь Хэ дал согласие на брак.
Судя по всему, Чэнь Хэ к Сулань действительно неравнодушен. Он учит её, как вести себя, как понимать людей, как правильно поступать.
А ведь именно этого Сулань и не хватало.
Доу Чжао любила её почти как дочь, а Сусин, пережив семейную трагедию по собственной вине, всегда ощущала перед Сулань вину. И потому обе — каждая по-своему — не сумели научить её главному.
Если брак с Чэнь Хэ восполнит этот пробел, значит, это и впрямь будет лучшая судьба для неё.
Сложив ладони, Доу Чжао в душе молилась Будде, прося, чтобы сёстры Бэ обрели счастливую семью, чтобы их браки были прочны и светлы, и чтобы они вместе с мужьями состарились в гармонии и покое.
Помолившись, она вновь ощутила, как в висках заныло — мысли вернулись к Ганьлу и Сужуань.
Эта жизнь уже сильно разошлась с тем, что было в прежней…
И что теперь делать с этими двумя?
Доу Чжао разложила перед собой список всех мужчин, подходящих по возрасту и положению из резиденции Ичжи, и погрузилась в раздумья.
Когда Сун Мо вошёл в комнату, первым делом он увидел жену, задумчиво опершуюся щекой на ладонь, сидящую у светильника. Её лицо — белоснежное, как резной нефрит, глаза — тёмные, блестящие, с мягким сиянием. А длинные брови, ниспадавшие к вискам, придавали ей почти воинственное благородство. В ней была особая красота — ровная, глубокая, полная тихого достоинства прожитых лет.
Он сделал слугам знак не шуметь — и просто постоял так, молча, любуясь ею.
Только через некоторое время он подошёл ближе.
На низком столике перед ней лежала листва с исписанными именами — мелкий, ровный почерк покрывал страницу до краёв.
Сун Мо не удержался, тихо усмехнулся:
— Ты что, решила заняться каллиграфией?
Доу Чжао вздрогнула от неожиданности, приложила ладонь к груди, переводя дыхание:
— Ты что ж так — как тень входишь? Ни звука!
Сун Мо поспешно обнял её, виновато прижимая к себе:
— Моя вина. Обещаю, больше так не буду.
Но Доу Чжао недовольно нахмурилась:
— Ты, случайно, не слишком много выпил?
Сун Мо принюхался к себе:
— До сих пор пахнет? Я только что умылся перед тем, как войти. Пойду ещё раз прополоскаю рот.
На самом деле, Доу Чжао и сама могла выпить пару чашек, так что крепкий запах вина её вовсе не смущал. Тем более, что от Сун Мо помимо алкоголя исходил и тонкий аромат трав и древесной зелени — запах живой природы, совсем не отталкивающий.
Она обвила руками его талию и с улыбкой сказала:
— Не нужно. Просто сегодня чуть сильнее пахнет, чем обычно. Как прошёл весенний пир? Слышала, что днём кухня подвела — блюда вышли на удивление посредственные. Хорошо хоть вино подали отменное, да и труппу пригласили достойную — хоть не было особых нареканий.
Сун Мо наклонился и шепнул ей в ухо, с лёгкой усмешкой и тёплой двусмысленностью:
— Ты же и сама всё знаешь. Эти господа — глаза с певцов не сводили, кто там вообще замечал, что у него на тарелке?
Доу Чжао засмеялась — весело и беззлобно.
Она ведь и правда всё это предусмотрела заранее — на случай, если что-то пойдёт не так.
А в итоге? Если на этом пиру и споткнулся Сун Ичунь — она была только рада.
Сун Мо же, вдруг посерьёзнев, с искренностью проговорил:
— Спасибо тебе. Этот ход с оперой — отличная идея. Ты правда здорово всё устроила.
Доу Чжао лукаво прищурилась:
— А когда ты сегодня при Цзэне У так меня превозносил — это ты тоже за мою идею благодарил?
Сун Мо ничего не ответил — лишь молча смотрел на неё, и в его глазах мерцал свет, яркий и чистый, как утренняя звезда. Он глядел на неё спокойно, но этот взгляд пронзал сердце.
У Доу Чжао бешено заколотилось сердце, будто она рухнула в звёздное озеро — и никак не могла выбраться, то погружаясь, то вновь всплывая, окутанная мягким сиянием.
Сун Мо тихо засмеялся и, склонившись, поцеловал её в губы — нежно, ласково:
— Шоу Гу… ты у меня такая глупышка.
Доу Чжао, наконец, пришла в себя. Щёки горели жаром, и она с досадой сверкнула глазами, упрямо зыркая на него.
Но не знала, что в её взгляде, полном упрёка, на самом деле таилась чарующая нежность. Она смотрела искоса, с лёгкой обидой — и невольно выглядела неотразимо.
И вдруг… свет в комнате погас.
В темноте послышался шорох, лёгкие звуки движения, а затем — тихий, испуганно-сдавленный вздох Доу Чжао…
