Но стоило Сун Ичуню увидеть это лицо — старое, прожжённое, пронизанное житейской мудростью — и тут же перед внутренним взором встало лицо Гуанэнь-бо. Всё желание продолжать разговор пропало как рукой сняло.
— Стража! — громко рявкнул он. — Что стоите? Быстро схватить этого старого пса и выпороть! Тридцать палок!
А ведь и двадцати хватило бы, чтобы человека убить. Тридцать — это уже казнь.
В этот миг в Сун Шицзэ что-то окончательно оборвалось.
Всё, чего мы хотели, — это возможность выжить…
Служить верно господину — один путь.
Погибнуть за него — другой путь, почётный, с тенью славы…
Но если сам господин разрушает плотину, за которой их дом держался, — о какой верности может идти речь? Даже смерть во имя такого — это лишь посмешище.
Он недостоин того, чтобы за него умирать.
Сун Шицзэ выпрямился, и, с лицом, в котором смешались горечь, решимость и странное спокойствие, снова опустился в низкий поклон перед Сун Ичунем.
В этом поклоне уже не было ни почтения, ни страха. Только прощание.
Разъярённый Сун Ичунь ничего не заметил. Но внимательная до мельчайших нюансов Доу Чжао уловила всё — и как Сун Шицзэ поклонился, и выражение, с которым он это сделал.
Она с удивлением и восхищением взглянула на Сун Мо.
А Сун Мо, будто ничего не произошло, спокойно произнёс:
— Сорняк, если не вырвать с корнем, весной снова даст росток. Отец хочет расправиться с прежними слугами… Сейчас настроение у императора и без того не самое лучшее. Не стану мешать вам, отец. Прошу позволения удалиться.
Он говорил совершенно отстранённо, словно речь шла вовсе не о смертельной угрозе.
Встав, он чуть заметно кивнул Доу Чжао, подавая знак следовать за ним.
Та без слов подчинилась — встала и пошла вслед за Сун Мо, отставая на два шага.
Сун Ичунь и Сун Хань оба замерли, поражённые. Они и подумать не могли, что Сун Мо не станет защищать Сун Шицзэ.
Стража, которая уже ворвалась в зал, спешно расступилась, уступая дорогу.
А Сун Шицзэ в этот момент всё понял.
Господин наследник предупреждает меня. Хочешь жить — докажи свою верность. Подай знак, что теперь ты — его человек.
Жизни заслуживает тот, кто умеет вовремя понять, в чью сторону дует ветер.
И всё же — по какому именно пути идти, он должен догадаться сам. Если у него не хватит на это ума, значит, и не годится — Сун Мо таких не держит.
Сун Шицзэ внезапно бросился вперёд, схватил Сун Мо за ногу и с мольбой в голосе воскликнул:
— Господин наследник, умоляю, пощадите старого слугу! Я расскажу всё, что знаю — всё, чего вы захотите услышать!
Сун Мо скользнул по нему равнодушным взглядом, полным холодного презрения, а затем лениво обернулся к Сун Ичуню:
— Вот, вы сами видели. Я даже если и хотел бы его не спасать — не получится.
В этот момент в зал ворвались Ся Лянь с людьми — встали грудью напротив стражи Сун Ичуня, взгляд в взгляд, ни шагу назад.
Сун Ичунь задрожал — от ярости у него затряслись губы.
Сун Мо мимолётно взглянул на Ся Лянь, развернулся и, вместе с Доу Чжао, вышел из зала, не торопясь, с достоинством, прошёл вглубь двора.
Из-за спины раздавался грохот — глиняные сосуды, мебель, звон чашек — и бешеные крики Сун Ичуня.
Но никому уже не было до этого дела.
Служанки и тётушки из павильона Сяньсянь давно поныкались кто куда. А лицо Сун Мо, которое ещё недавно было чисто и ясно, как отполированный нефрит, вдруг потемнело, стало тусклым — точно мрамор под вечерним дождём.
Доу Чжао сперва подумала, что он расстроен из-за окончательного разрыва между отцом и сыном, и мягко попыталась его утешить:
— Между людьми ведь всё строится на предопределении. Вот я, например, с родным отцом — и пары хороших слов не скажем друг другу. А ты с моим отцом — точно, как родной сын. Если бы я ещё ревновала… то, боюсь, уже захлебнулась бы в уксусе.
Но выражение лица Сун Мо ничуть не прояснилось. Он лишь глухо прошептал:
— Не он.
Доу Чжао не поняла.
Сун Мо повернул к ней лицо. Его взгляд был как ночное небо без звёзд и луны — чёрный, бездонный, холодный. У неё по спине прошёл холодок.
— Тяонянь убил не отец, — сказал он тихо. — Если бы это сделал он, он бы не был так потрясён…
Неужели Сун Хань?.. — промелькнуло в голове у Доу Чжао. Но ведь ему всего лишь четырнадцать!
И тут она вспомнила: когда впервые встретила Сун Мо в этой жизни, ему самому было всего тринадцать — даже младше нынешнего Сун Ханя.
Она бросила взгляд в сторону зала и вдруг начала понимать, что именно имеет в виду Сун Мо.
Воцарилась тишина. Воздух сгустился — тяжёлый, удушающий. Между ними повисло молчание, наполненное тревогой и догадками.
Сун Мо тихо вздохнул и, успокаивающе, почти ласково, коснулся плеча Доу Чжао:
— Пойдём домой. А не то, не успеем отстоять её — и придётся ещё выслушивать от отца его лицемерные упрёки.
Доу Чжао и сама уже не имела ни сил, ни настроения оставаться. Она чуть улыбнулась, губы едва дрогнули, и, не говоря больше ни слова, последовала за Сун Мо, покинув павильон Сяньсянь.
Когда они вышли в тихий двор, она негромко спросила:
— А ты… что собираешься делать?
— Проверить его окружение, — отозвался Сун Мо. — Он не мог сделать это сам. Да и не способен.
Как именно он собирался поступить, когда узнает правду — он не уточнил.
Но Доу Чжао понимала: чувства его не исчезли. Младший брат, которого он баловал, защищал и прощал долгие годы, вдруг оказался чужим… более того — обманул его.
Он ещё не готов к окончательному решению. Ему нужно время, чтобы всё осмыслить. Но он не закрыл глаза, не убежал, а выбрал — разобраться до конца. И это вызывало в ней невольное уважение.
Желая хоть немного развеять его настроение, Доу Чжао мягко сказала:
— Всё-таки ты умеешь сохранять хладнокровие. Сразу увидел, в чём суть, и действовал чётко. Я бы на твоём месте, наверное, уже всё внимание потратила на ссору с тестем господином гуном. А ты — и добился, чтобы он согласился принять сестру Янь в дом, и заставил Сун Шицзэ с другими стариками определиться, и при этом ещё начал распутывать, из-за чьих же именно рук погибла Ли Тяонянь. Одним выстрелом — три цели. Вот это мастерство.
Слова Доу Чжао заметно приободрили Сун Мо — на лице его впервые за долгое время появилась искренняя улыбка. Он покачал головой и с полунасмешливым укором сказал:
— Когда вернёмся, смотри не выдай себя при Янь`эр. Ни словом, ни выражением лица. Пусть ни о чём не догадается.
— Обязательно, — кивнула Доу Чжао.
У ворот павильона Ичжи они столкнулись с Цзян Личжу.
Та с облегчением вздохнула:
— Сестра Янь совсем извелась, всё твердит, что из-за неё вы с дядюшкой поссорились, настаивает, чтобы я пошла в павильон Сяньсянь — проверить, не случилось ли чего.
Сун Мо впервые при родственнице из семьи Цзян откровенно признал:
— Я с отцом в разладе вовсе не из-за неё. И не первый день. Пусть не переживает.
Цзян Личжу не смогла сдержать вздох и с тревогой взглянула на Доу Чжао.
Та в ответ тепло улыбнулась и кивнула — взглядом давая понять, что всё под контролем.
Цзян Личжу немного успокоилась.
— Пойдём вместе, — предложила Доу Чжао. — Успокоим сестру Янь, а то она там уже надумала себя лишнего.
