Старая госпожа Лу, заметив, как супруга хоу Чансина и остальные знатные дамы с улыбками и оживлением собираются вокруг Доу Чжао, невольно вспомнила о Цзян Янь. Скользнув взглядом по собравшейся толпе, она не увидела её.
Наклонившись к служанке Жотун, которая как раз подала ей чай, она вполголоса спросила:
— А где госпожа Янь? Что-то я её не вижу.
Жотун с лёгкой улыбкой ответила:
— Госпожа Янь только что здесь была. Наверное, отошла по делу. — С этими словами она вытянула шею, оглядываясь по сторонам, но и сама не нашла её. Потому весело добавила: — Старшая госпожа, хотите, я пойду и поищу её?
В зале было людно и шумно — вполне возможно, Цзян Янь просто отошла в другую комнату.
Старая госпожа Лу отмахнулась с улыбкой:
— Не стоит, я так, просто поинтересовалась.
Едва она произнесла это, как с другого конца зала, весело переговариваясь, к ней подошли пятая и шестая госпожи из рода Доу.
Старая госпожа Лу отложила свою мысль и переключилась на любезную беседу с дамами.
Но стоявшая рядом с ней Цзян Личжу это заметила — и отметила про себя.
Цзян Личжу, не увидев Цзян Янь уже долгое время, начала понемногу волноваться. Она расспросила нескольких служанок — те все, как одна, отвечали, что не видели госпожу.
Подумав, Личжу тихо направилась в павильон Бишуйсюань.
Цзян Янь действительно оказалась там — сидела у окна на большом лежаке, тихо вышивая. Увидев вошедшую Личжу, она чуть смутилась и сказала с неловкой улыбкой:
— Я увидела, что у невестки и так всё устроено как надо, без меня не обойтись точно не было. А я, знаешь, толпы боюсь — как только людей много, так язык заплетается, сама не своя становлюсь… Боялась только позор принести брату с невесткой — вот и спряталась сюда.
Цзян Личжу только тяжело вздохнула.
Хорошо ещё, что в семье Сун потомков мало, а родня по боковым линиям была отделена заранее. А то, знай, появились бы многочисленные дяди и тётки — с характером Цзян Янь её бы, пожалуй, заживо съели, не оставив и косточек.
Она мягко сказала:
— Да разве кто с младенчества не стеснялся чужих? Увидишь, чем больше будешь с людьми общаться, тем легче станет. А ты ведь даже не знаешь, старая госпожа Лу только что о тебе спрашивала!
Цзян Янь опустила голову, пальцы ловко двигались с иглой и ниткой, но в ответ — не произнесла ни слова.
Цзян Личжу понимала, что говорить слишком откровенно, когда отношения ещё неглубокие — не к добру, и потому, не настаивая, встала и попрощалась.
Цзян Янь очень нравилась Цзян Личжу. Увидев, что та, прощаясь, выглядела немного огорчённой, она всполошилась и поспешно схватила её за рукав:
— Сестра, не подумай дурного. Вы с братом так добры ко мне, я не из тех, кто не понимает, что такое благодарность… Просто… просто они все смотрят на меня… так пристально… а я… я ведь человек, которому и на свет-то нельзя показываться… Вы с братом такие достойные, такие уважаемые… а я только позор тащу за собой…
Цзян Личжу замерла на месте — и вдруг всё поняла.
Цзян Янь боится не праздного внимания, а того, что кто-нибудь узнает о её прошлом и начнёт презирать — и этим опозорит Сун Мо и Доу Чжао.
Цзян Личжу сразу вспомнила, каково это — когда после разгрома родного дома люди глядят на тебя с подозрением и жалостью, а ты даже не можешь оправдаться, потому что на тебя уже поставлено клеймо. А потом — вспомнила всё, через что прошла Цзян Янь.
Сердце её смягчилось. Взгляд, которым она теперь смотрела на девушку, наполнился сочувствием — не надменным, а родственным, как между теми, кто пережил одну боль на двоих.
— Не принимай это близко, — мягко сказала она. — Люди просто любопытны. Стоит в столице появиться хоть какой-то свежей сплетне — и поверь, они тут же забудут про всё остальное.
Сердце Цзян Янь было полно горечи, и искренние слова Цзян Личжу вдруг задели в ней что-то самое уязвимое. Она не смогла больше сдерживаться и прошептала:
— Моё положение не такое, как у других… Про других поболтают и забудут, а про меня будут судачить десятилетиями. Я ведь — никто… Живу лишь тем, что дышу… Иногда просто хочется найти угол, где меня никто не знает, и… и в тишине дожить остаток своих дней…
Глаза её заслезились, влажный блеск проступил в уголках.
Цзян Личжу, пережившая разрушение собственного дома, сама была уже не той наивной девочкой, что когда-то. Опыт сделала её тоньше, и слова Цзян Янь тронули её до глубины души. Она тоже не сдержала слёз.
Увидев, как расстроилась кузина, Цзян Янь забеспокоилась. Она поспешно достала носовой платок, потянулась к ней и бережно вытерла ей слёзы:
— Вот я… глупая. Взяла и всё испортила. Такая хорошая встреча — а я тут наговорила всякого, ещё и тебя расстроила, сестра.
Цзян Личжу тут же взяла её за руку, крепко сжала:
— Что ты такое говоришь? Мы ведь двоюродные сёстры.
Слова, которые раньше могли звучать как простая формальность, теперь, сказанные от сердца, вдруг наполнились тихим теплом и значением.
Они обе невольно посмотрели друг на друга — и одновременно улыбнулись.
Грусть отступила, уступая место светлой, тёплой близости.
Цзян Личжу хорошо понимала: прошлое стало для Цзян Янь мёртвым узлом в сердце — чем больше она пыталась забыть, тем глубже оно въедалось. Личжу даже хотела рассказать ей о том, что случилось с семьями Вэй и Ли — чтобы показать: в мире не только она одна пострадала, и правосудие всё-таки свершилось. Но, вспомнив, как Цзян Янь даже к Ли Тяонянь — той, что сгубила её, — не испытывала ни капли ненависти, Личжу лишь вздохнула и проглотила слова.
Вместо этого она мягко, обтекаемо сказала:
— Ты, наверное, многое надумала себе. Раз уж двоюродный брат пригласил тебя в дом, значит, он всё предусмотрел. В конце концов, семьи Вэй и Ли из уезда Циньюань пропали без следа ещё во время праздника фонарей. А вот ты, госпожа Цзян Янь из поместья гуна Ин, — родственница, которую госпожа Доу Чжао особенно любит. Так что живи в доме Сун спокойно.
Если кто и смотрит на тебя пристально — так это потому, что ты на свою тётю похожа как две капли воды, точно с одной формы вылиты. А вовсе не по другой причине.
Но Цзян Янь оказалась гораздо более чувствительной, чем казалось Цзян Личжу. Она тихо сказала:
— Всё это… лишь слова, которыми мы сами себя успокаиваем. Я ведь и правда с госпожой Цзян — вашей тётей, покойной госпожой — похожа как две капли воды. Теперь в столице уже поговаривают, будто это я её родная дочь, а Сун Хань — тот, кого просто усыновили… Мир не так уж велик, и в каждой стене найдётся щель, сквозь которую всё услышат. Рано или поздно все узнают, кто я на самом деле…
Может, кто-то и пожалеет её, когда всё вскроется.
Но гораздо больше будет насмешек, презрения и отвращения, не так ли?
Цзян Личжу тяжело вздохнула.
Цзян Янь поспешила сменить тему:
— Сегодня ведь праздник у Юань-ге`эра. Сестра, иди скорее — гостей встречать, вино пить, спектакль смотреть. Не из-за меня же портить себе настроение.
Если кто-то будет меня искать — пожалуйста, прикрой меня.
Я только боюсь, что невестка меня хватится и начнёт переживать…
Цзян Личжу могла только кивнуть:
— Хорошо. Через пару дней, когда всё утихнет, я ещё навещу тебя.
Цзян Янь проводила её до ворот павильона Бишуйсюань.
Цзян Личжу направилась обратно в Цветочный зал.
Цзян Янь осталась стоять. Она подняла взгляд на роскошные башенки и беседки павильона Бишуйсюань — их отделка была безупречна, и всё вокруг словно светилось изнутри.
Но в душе вдруг родилось чувство… будто всё это — не по-настоящему. Словно всё это чужое, ненастоящее, как сон.
Цзян Янь не захотела возвращаться в павильон Бишуйсюань. Она свернула с дороги, миновала цветущие кусты и качающиеся под ветром ивы, и пошла по вымощенной галькой тропинке за пределами павильона.
Инь Хун не посмела её останавливать и молча пошла следом.
