— Хорошо, хорошо, хорошо! — Доу Чжао то ли сердилась, то ли смеялась, глядя на него. — Ты, видно, и правда ребёнок! Ну ладно, утешу тебя. Я скажу Чэнь Цзя, чтобы без надобности не показывался — всё-таки ты ему шурин, глава семьи!
Сун Мо фыркнул пару раз, но лицо у него всё-таки чуть-чуть оттаяло.
Когда Чэнь Цзя пришёл свататься и приносить свадебные дары, Сун Мо держался хоть и холодно, но открытого недовольства не показывал.
Сам Чэнь Цзя воспринял это с должной сдержанностью — ведь именно Сун Мо, по сути, сам устроил этот брак. А вот его коллеги были совершенно потрясены. Как только Сун Мо ушёл, кто-то не выдержал:
— Быстро ущипни меня! Я что, помер и попал в рай?! Я только что видел, как господин Сун … улыбнулся! Я за все десять раз, что бывал в страже Цзинъи по делам, ни разу не видел, чтобы он хоть губами шевельнул!
Другой с завистью добавил:
— Цзаньчжи, да ты сам себе судьбу вырвал! Жениться на сестре наследника гунского рода — это тебе не фунт изюма!
Все засмеялись.
Только Сун Ичунь аж носом фыркал от ярости.
Он немедленно вызвал Сун Мо к себе и сердито спросил:
— Почему ты решил вопрос с замужеством Цзян Янь и даже не поставил меня в известность?!
Сун Мо с улыбкой ответил:
— Разве вы не сами говорили, что Цзян Янь вам никто? Вот я и подумал: раз уж она носит фамилию Цзян, то достаточно согласия старших из семьи Цзян, и не стал вас тревожить. Вы что, недовольны? Ну… если хотите, я сейчас же всё отменю и поищу ей жениха из поистине знатного рода!
Он говорил это с такой невозмутимостью, что Сун Ичунь, расширив глаза от возмущения и изумления, даже не знал, как ответить.
Сун Мо, словно этого и ждал, ехидно добавил:
— Эх, какая жалость! Вы, наверное, не знаете, но несколько дней назад ко мне приезжал один из помощников принца Ляо — хотел свататься к Цзян Янь от его имени, да просил сделать её главной супругой! Я боялся, как бы император с императрицей чего не заподозрили, и со скрипом в сердце отказал. Представьте: если бы вы признали Цзян Янь дочерью, у вас сейчас был бы зять — сам принц! Разве не честь?!
С этими словами он развернулся и вышел.
А Сун Ичунь остался стоять столбом. Он не сразу пришёл в себя, а когда, наконец, очнулся, лицо его перекосилось, губы подёргивались — на душе было тоскливо, словно съел лимон.
Тем временем, Мяо Аньсу уже получила приглашение. Она повернулась к Сун Ханю и спросила:
— Сколько подарков нам следует принести на свадьбу?
После переезда в переулок Сытяо жизнь Сун Ханя хоть и стала менее роскошной, зато обрела ту вольность, которой ему всегда не хватало. Он стал полноправным хозяином, и теперь, не будучи под постоянным надзором старших, начал понемногу жалеть, что не перебрался раньше. Обустройство нового дома доставляло ему массу удовольствия: он с упоением бродил по заснеженным дворикам, раздавая указания, сам сочинял и вывешивал таблички с надписями на входах в каждое помещение — хлопот было хоть отбавляй, но настроение у него было на удивление приподнятым.
Домашние заботы он полностью переложил на плечи Мяо Аньсу. Когда та заговорила о предстоящем замужестве Цзян Янь, Сун Хань искренне удивился — он-то думал, что Сун Мо собирается оставить девушку в доме навсегда, как младшую сестру.
— А что туда идти? — без особого интереса бросил он. — Всё равно ведь не настоящая невеста, не первородная дочь!
Мяо Аньсу, опустив глаза, молча вернулась в внутренние покои. В саду, за цветущим деревом, она вдруг заметила, как Цзи Хун, смертельно бледная, держась за ствол, рвёт. Мяо Аньсу на миг замерла, затем догадка пронзила её, как ледяной ветер: возможно, Цзи Хун беременна.
На сердце у неё стало тоскливо — ком подступил к горлу. Подавляя внутреннюю горечь, она всё же велела немедленно позвать лекаря.
Лекарь, привыкший бывать в усадьбе гуна Ин, хорошо знал, что за порядки царят теперь в переулке Сытяо, и потому, услышав пульс, явно указывающий на беременность, выдавил из себя лишь: «Это радостный пульс…» — но ни одного поздравления не осмелился сказать, лишь украдкой бросил взгляд на Мяо Аньсу, будто опасаясь, как та отреагирует.
Когда лекарь ушёл, Мяо Аньсу какое-то время сидела в оцепенении, затем направилась в кабинет Сун Ханя.
Тот выглядел хмурым и раздражённым, и ни тени радости не отразилось на его лице. Он нахмурился и резко спросил:
— Как так получилось? Неужели лекарь ошибся? Разве ты не проследила, чтобы девки пили отвары вовремя? Как ты вообще дом ведёшь? Этот ребёнок — бастард, он не должен появиться на свет. Позови повитуху, пусть даст ей лекарство.
Мяо Аньсу и сама не понимала, что творится у неё на душе. Радость? Едва ли. Грусть? Наверное, но не только она. Всё было слишком тяжело, горько, путано.
Она передала волю Сун Ханя Цзи Хун.
Та, не сказав ни слова, молча кивнула. Лишь когда Мяо Аньсу вышла, Цзи Хун прижала к губам платочек и, стиснув зубы, беззвучно зарыдала, словно сердце её разрывалось.
Мяо Аньсу взяла из своего приданого кладовой пятилетний женьшень, чтобы поддержать здоровье Цзи Хун, а вскоре услышала, что первая госпожа семьи Сун и невестка госпожа Тан отправились в поместье гуна Ин с добавочным приданым для Цзян Янь. Сердце её сжалось от тревоги, и она снова подошла к Сун Ханю, чтобы спросить, собираются ли они дарить подарок на свадьбу Цзян Янь.
Лицо Сун Ханя потемнело, он долго молчал, а потом нехотя бросил:
— Раз уж все идут, и ты сходи.
Лишь тогда Мяо Аньсу немного успокоилась. Она открыла кладовую, достала двадцать лян золота и заказала для Цзян Янь полный набор украшений, передав их в поместье гуна Ин.
Доу Чжао задержала Мяо Аньсу, Третью и Четвёртую госпожу из семьи Сун за обедом. Во время трапезы разговор зашёл о госпоже Тан, у которой уже был срок, и дамы, по-доброму насмешливо, начали советовать Мяо Аньсу, которая до сих пор оставалась бездетной:
— Говорят, в храме Дасянго можно попросить благословения у старого монаха Дэфу, он особенно сведущ в таких делах. Сходи, вдруг поможет.
Мяо Аньсу выдавила из себя натянутую улыбку, а в душе будто проглотила горький корень полыни.
Доу Чжао же вспотела от неловкости: не ожидала, что монах Дэфу занимается и таким. В памяти всплыл Цзи Юн.
Всю дорогу после обеда Мяо Аньсу вместе с третьей и четвёртой госпожами семьи Сун уже было собрались откланяться, как вдруг пожаловали госпожа Цзи и госпожа Хань — принесли Цзян Янь вещи для приданого.
Не обошлось без церемоний, расшаркиваний и приятных светских речей.
А слова ещё не успели утихнуть, как в комнату вошли и хозяйка с невесткой из переулка Грушевого дерева. Вновь все поспешили подняться, встречать с улыбками, и вновь — обмен приветствиями, хохотком и показной теплотой.
Третья и четвёртая госпожи из семьи Сун, сидя в стороне, невольно переглянулись. В глазах у обеих промелькнуло недоумение и тревога.
Род Доу, похоже, действительно считает Цзян Янь своей полноправной родственницей. Неужели и им теперь стоит подойти к этому делу более серьёзно?
