Увидев, как Сун Мо сновал туда-сюда, став будто бы даже чуть худее, Доу Чжао не сдержалась — у неё сжалось сердце. — Отдохни хоть немного! — мягко упрекнула она. — Это ведь свадьба Двенадцатого брата, неужели он и пальцем не пошевелит? На крайний случай можно попросить Одиннадцатого помочь.
Брак между семьями Доу и Цзи было решено устроить по-простому, да и в доме Доу не один управляющий — чего ему так метаться?
На самом деле, Сун Мо и добивался именно этих слов. Он слегка улыбнулся, уселся рядом с Доу Чжао на большом лежаке у окна и сказал: — Жаль только, что теперь ты в ближайшее время не сможешь поехать в летнюю усадьбу…
Свадьба старшего брата — дело важное, поездку в усадьбу в Сяншане придётся отложить.
— Вот ещё, что за глупости ты говоришь? — с наигранной обидой отозвалась Доу Чжао, вставая и начиная осторожно разминать ему плечи. — Если бы не ты, кто бы за меня во всём этом доме хлопотал? Я бы не смогла вот так сидеть спокойно дома, наслаждаясь прохладой.
— Думаешь, мне самому приятно бегать по жаре? — со вздохом ответил Сун Мо. — Просто я боюсь, как бы семья Цзи опять не выкинула какой-нибудь фокус…
Может быть, всё дело в том, что семья Цзи — родня её шестой тётушки, а к тётушке она всегда относилась, как к родной матери. Хотя Доу Чжао и понимала, что с семьёй Цзи не всё чисто, всё же семейство Хань вызывало у неё ещё большее отторжение. Так или иначе, чем раньше утвердится брак Доу Дэчана, тем лучше: Цзи Линцзэ — девушка способная, с ней во главе хозяйства в западном Доу больше не будет того безобразного хаоса, что творится сейчас.
Она улыбнулась — мягко, с лукавинкой — и вкрадчиво пошутила: — Благодарю за усердие, господин наследник. Когда у господина вдруг найдётся свободная минута, позволите мне угостить вас вином?
Сун Мо прищурился и усмехнулся: — Когда это у меня были свободные минуты? Но если ты действительно хочешь отблагодарить меня…
Он склонил голову, слегка повернув лицо набок и указал пальцем на свою щёку.
Лицо Доу Чжао вспыхнуло, будто его окатили раскалённой водой.
Жожу, заметив это, с тактом и безмолвной улыбкой увела всех служанок из комнаты, оставив их наедине.
Доу Чжао медлила, но всё же придвинулась ближе и, с дрожью на губах, коснулась его щеки лёгким поцелуем.
— Это не считается, — тихо, почти хрипло сказал Сун Мо. — Я же сказал: поцеловать по-настоящему.
Что значит — по-настоящему? Доу Чжао залилась краской. Всё её тело, кажется, вспыхнуло изнутри.
Она хотела возмутиться, отвернуться, но в его взгляде было такое тёплое, почти мальчишеское ожидание… что она не выдержала. Наклонилась чуть ближе… И в тот самый миг он резко повернул лицо.
Их губы встретились.
Доу Чжао ахнула от неожиданности, но прежде чем она успела отпрянуть, Сун Мо уже обвил её руками, притянул к себе, прильнул к её губам — с напором, с нетерпением, будто хотел впиться в её дыхание, раствориться в ней. Её пальцы непроизвольно сжались у него на груди, дыхание стало рваным, сердце забилось в висках.
Когда он, наконец, отстранился, глаза Доу Чжао были затуманены, губы припухли от долгого поцелуя, а лицо горело, словно его коснулся самый жаркий летний зной.
Когда Сун Мо наконец ушёл, всё её тело будто продолжало дрожать в такт его прикосновениям. Она тяжело опустилась на сиденье, пытаясь отдышаться, велела служанкам принести воды для омовения.
Никто, даже сама она, не могла бы сказать — чего в ней больше в этот момент: смущения, восторга или… томления.
Она ведь была беременна, и хотя Сун Мо, строго говоря, не сделал с ней ничего предосудительного, всё случившееся между ними казалось даже более безрассудным, чем если бы он действительно ею овладел. От этого неистового поцелуя, от того, как он с силой прижал её к себе, её тело запылало, вспотело — словно она пробежала под знойным солнцем. Едва он ушёл, Доу Чжао тут же велела принести воду для омовения.
Но не успела она как следует перевести дух, как вошла Жожу с поклоном:
— Хозяйка, от старшие дамы из поместья хоу Яньань прислали байтхе[1]…
Доу Чжао, всё ещё со следами румянца на щеках, поспешила принять приглашение.
Оказалось, что госпожа Ань намерена завтра навестить её лично.
Отослав посланную служанку с благодарностью и вежливым ответом, Доу Чжао долго вертела в руках байтхе, недоумевая, с чем могла бы быть связана эта неожиданная встреча. Не придумав ничего внятного, она велела убрать байтхе и остаток дня провела с Юань-ге`эром, рассказывая сыну сказки.
На следующий день госпожа Ань действительно пришла рано. Её лицо выражало неуверенность, губы то и дело поджимались, словно она долго собиралась с духом. Однако, просидев с Доу Чжао за чаем почти до полудня, она так и не перешла к сути.
Доу Чжао, напротив, сохраняла спокойствие и терпение, ведя светскую беседу, словно вовсе и не ждала никакого «дела». Но когда до полудня оставались считаные минуты, госпожа Ань наконец не выдержала. Её щёки порозовели, голос стал тише:
— Я знаю, говорить такое, быть может, не совсем уместно… но хоу Цзинин-хоу лично пришёл к нашему господину хоу с просьбой. А сой деверь и вовсе вот уже который день сидит в его маленьком кабинете, не уходит… Я бы чувствовала себя совсем неблагодарной, не прояви я уважения и не явись к вам лично…
Оказалось, всё это было из-за Вэй Тиньюя!
Доу Чжао с удивлением приподняла брови: — У них там опять что-то случилось?
Госпожа Ань округлила глаза больше, чем сама Доу Чжао: — А вы не слышали? У хоу Цзинина наложница забеременела, а ваша сестра привела людей, насильно накормила ту абортным отваром, да ещё и продала в бордель… Вся столица уже только об этом и говорит…
Она явно чувствовала себя неловко под пристальным взглядом Доу Чжао.
Та сдержанно усмехнулась, в её тоне слышалось одновременно раздражение и насмешка: — Что же теперь Вэй Тиньюй хочет? Чтобы я уговаривала Доу Мин оставить его в покое?
Эти слова заставили лицо госпожи Ань вспыхнуть, словно заря над горизонтом. Она пролепетала: — Я понимаю, это некрасиво просить, но вы не представляете… Хоу Цзинин старше вашей сестры на много лет, к тому же он единственный сын в семье. А у вашей сестры до сих пор нет детей, и она запрещает даже наложницам рожать… Он и сам не знает, что делать. Говорят, в доме Доу только вы одна можете её вразумить…
Доу Чжао с досадой перебила госпожу Ань:
— Но ведь и у свояченицы нет права вмешиваться в дела спальни зятя. Передайте Вэй Тиньюю: что сам натворил — сам и разгребай. Хватит уже думать, что всегда найдутся те, кто будет подчищать за ним грязь.
Сказав это, она добавила, голос её стал чуть прохладнее:
— Если вы пришли ко мне в гости — я, конечно, всегда с радостью встречу вас, как полагается. Но если снова придёте с его просьбами — извините, даже говорить не стану.
Госпожа Ань почувствовала себя так, словно сидит на иголках.
Однако Доу Чжао не собиралась её упрекать.
Она прекрасно понимала, как близки Ван Цинхай и Вэй Тиньюй. В прошлой жизни эти двое, действуя в унисон, натворили немало нелепостей — и всё ради друг друга.
Хотя, конечно, напор, с которым Доу Мин отомстила, даже для самой Доу Чжао стал неожиданностью.
Но вмешиваться во всё это ей решительно не хотелось.
Вместо этого она распорядилась распахнуть кладовую дома и лично выбрала для приданого Цзи Линцзэ несколько отборных украшений.
В доме Цзи о второй свадьбе Цзи Линцзэ старались говорить, как можно меньше — словно это было чем-то постыдным. Доу Дэчан же, опасаясь, что родственники невесты в последний момент откажутся от брака, тайком попросил у Доу Чжао позволения одолжить Цзиньгуй и Иньгуй, чтобы они пошли служить Линцзэ.
Доу Чжао, разумеется, догадалась, что в Цзи семье вряд ли будут серьёзно готовить для Линцзэ приданое. Но сама она не могла допустить, чтобы будущая невестка вошла в дом в бедности и унижении — тем более, что в поколении Доу Дэчана жён и невесток было целых двенадцать, а Одиннадцатая сноха раньше сама была женой брата Линцзэ.
[1] Байтхэ (拜帖) — это визитная карточка, записка или письмо с просьбой о встрече, которое в традиционном Китае отправляли при официальном или формальном визите. Особенно широко использовались в эпоху Мин и Цин, когда гость не мог лично заявиться без предварительного уведомления. Отправка байтхэ считалась знаком вежливости и уважения.
