В тот же вечер редактор из «Арлекин» написала Бувэй:
«Каждая глава написана искренне. Но в истории нет кульминации: главы дробные, сила текста рассеивается. Этого мало для настоящей книги».
«Позвольте мне закончить так, как я задумала. А уж потом посмотрим». — ответила Бувэй.
— Пусть будет так, — уступил редактор. — Пиши, а потом мы вместе подчистим.
— Лили… Я хочу вернуться.
— Приехав, мечтаешь уехать, уехав — вернуться. Что это?
— Разочарование.
— Разочарование всегда рождается из чрезмерных ожиданий. После двадцати одного года продолжать верить в иллюзии это твоя вина.
— Ты права.
И вдруг Лили сказала:
— Я скучаю по тебе.
— Я тоже… Когда остаюсь без работы, всё тело будто ищет привычной нагрузки. Хоть многие и не считают писательство настоящим делом…
— Заканчивай дела и возвращайся. Хочу снова увидеть твои большие карие глаза.
Бувэй вздрогнула, повесила трубку и подошла к зеркалу. Впервые заметила у себя у глаз первые маленькие морщинки. Испугавшись, она закрыла лицо ладонями.
На следующий день её разыскала Булао:
— Бувэй, ты вернулась уже давно, а города толком не видела. Пойдём вместе прогуляемся.
Ей и самой было нужно развеяться.
Впрочем, Бувэй знала этот город поверхностно, но вдвоём всё же лучше. Они отправились в банковский квартал посидеть за чашкой чая.
— Людей так много… — тихо сказала Булао. — Чувствую себя деревенской простушкой.
— В Шанхае и Токио ещё теснее, — ответила Бувэй. — Говорят, на улицах Шанхая люди сталкиваются плечом к плечу.
— Бувэй, теперь я мать-одиночка.
— Ты справляешься хорошо.
— С тех пор, как умер отец и ушёл Эрик, я ни разу не спала спокойно. Теперь понимаю, что уметь есть и спать это величайшее счастье.
Бувэй кивнула.
Официант принёс мятный чай, она добавила сестре немного мёда.
— Вчера я говорила с мамой, — призналась Булао. — Хочу открыть в Шанхае свадебный салон.
— В незнакомом городе? Как ты собираешься?
— Рискну. Хочу привнести туда западный принцип «меньше значит больше». Ясные, изящные фасоны, утончённая простота. Шанхайцы умны, они поймут и оценят.
— В нескольких словах сразу обозначить концепцию… Булао, ты и вправду деловая женщина.
— Смешно, правда? Женщина в свадебных платьях, а сама без брака.
— Ты просила у мамы капитал?
— Я продала прежний магазин, есть немного наличности. Сидеть и ждать краха ещё хуже. Я уже нашла партнёров.
— Тогда зачем было советоваться с мамой?
— Попросила присмотреть за Джимми и Вилли, чтобы я могла работать без оглядки.
— И мама согласилась?
— Она хорошая мать. Сразу сказала «да».
— Всё-таки годы берут своё. Хорошо, что в доме есть прислуга и водитель.
— Джимми и Вилли озорные, но в общем понятливые. Как только дело пойдёт, я заберу их с собой.
Бувэй снова кивнула. Международные школы есть всюду, вопрос учёбы не так страшен. Да и не она первая едет «покорять север». Если медлить, то поезд уйдёт.
— Бувэй, присмотри за ними тоже, ладно?
— А у Джимми и Вилли есть китайские имена?
— Конечно. Вучжань и Вувэй.
— Звучно и по-нашему.
— Без мамы… даже не знаю, как быть.
— Я тоже так думаю, — Бувэй сжала руку сестры.
— Мы никогда не сравнимся с ней.
— Сегодня и она одна. К счастью, характер у неё открытый. Четверо внуков для неё это настоящая опора и радость.
— Семь частей отдашь — одну получишь.
Обе сестры тихо улыбнулись.
— Пойдём в модные лавки, — предложила Бувэй.
— Мне сейчас не до платьев. Нужно готовить открытие.
— Тогда ступай по делам. Но всё же добавь в коллекцию пару бальных платьев с кринолином. Уж очень многие их любят.
— Учту.
Не Лао глубоко вздохнула, выпрямилась, втянула живот и пошла дальше — твёрдо, решительно. Имя «Лао» подходило ей как нельзя лучше – «труженица».
В тот же вечер Буыэй видела, как мать отсчитывала деньги старшей невестке.
Та уже держала увесистую пачку, но глаза всё ещё горели. Госпожа Ву махнула рукой и добавила ещё.
Невестка, выходя из комнаты, спрятала купюры в карман и, встретившись с Бувэй, опустила голову.
— Теперь она распоряжается домом? — спросила дочь.
Госпожа Ву лишь улыбнулась:
— На детей нужны и учеба, и карманные расходы.
— Многие старики, — заметила Бувэй, — мечтают о большой семье, множество внуков, все почтительны… Но забывают, что уважение достаётся лишь тем, кто сам оплачивает всё до копейки.
Тянуть с родителей деньги и при этом ждать почтения — сущий абсурд.
В кухне она встретила невестку, та услужливо подала ей чай.
«Теперь даже я, дочь, имею лицо лишь потому, что у матери есть средства, — подумала Бувэй. — Не будь у неё денег, тогда бы и её затоптали брат с женой».
— Бувэй, переезжай обратно к нам, — предложила невестка.
— Мне здесь тесно. Я уеду в Торонто.
— Не волнуйся, — поспешила уверить та. — Раз Булао уехала заниматься делами, я присмотрю за мамой.
Но ведь все их заботы оплачивала мать!
Бувэй улыбнулась и ничего не сказала. Её терпение к этим женщинам уже достигло совершенства.
“Мама и вправду не делает различий. Она заботится даже о тех, кто, казалось бы, ничем себя не проявил, о «чужих вперемежку», и заботится щедро.”
Бувэй промолчала.
“А теперь они ещё и взяли материнскую фамилию Ву, что это значит?”
Как ни странно невестка, выросшая и рождённая в Америке, по-китайски говорить не умела, но мысли у неё были такие же устарело-патриархальные, словно у восьмидесятилетней деревенской старухи.
— Эти двое мальчишек и вправду шальные, я сама слышала, как они дразнили Сяо Жэнь, называли его идиоткой.
— Теперь они так не делают, — вмешалась Бувэй. — Научились заботиться о сестрёнке.
— Ты умеешь наставить людей, — заметила невестка.
— Надо учиться видеть хорошее. Чем глубже закапываться в тёмные углы, тем труднее выбраться, — спокойно ответила Бувэй.
— Мы хоть и не родные сёстры, — продолжила та, — но всё же свои. Говорю прямо:,с тобой куда легче найти общий язык, чем с Булао.
Бувэй вдруг спросила:
— Скажи, а сколько уходит на дом каждый месяц?
— Слыхала от тёти Бао, что туалетную бумагу ящиками носят, а уходит вмиг. Эти двое мальчишек воду и бумагу тратят так, будто мстят кому-то.
— Тысяча в день только на овощи и мясо, — добавила она.
— А ведь это без учёта воды, света, газа, междугородних звонков, спутникового телевидения, жалованья прислуге и ремонта дома.
— Родители поистине сильные люди, — тихо сказала Бувэй.
— Булао бросила детей ради бизнеса, этих двоих взяла на себя бабушка. Да едят они больше взрослых, на каждом обеде отбивные, суп из курицы, сплошь полезные блюда; кроссовки по тысяче за пару… Не знаю, что там к концу останется, — с горечью заметила невестка.
Оказалось, и она не столь проста, ведь тоже понимала, к чему всё идёт. Если бы не материнская жертвенность, кто знает, кто из детей оказался бы рядом в такой час.
— У мамы, наверное, хватает средств, — подытожила она. — Под большим деревом всегда есть тень.
— А где старший брат? — спросила Бувэй.
— Уехал по делам, переговоры вести.
— А те люди надёжные?
— Все прежние коллеги и одноклассники. Знаешь поговорку, три простеца вместе могут оказаться мудрее одного Чжугэ Ляна.
Невестка даже китайские пословицы знала.
— В детстве мне и в голову не приходило, что американские хуацяо вернутся в Китай делать бизнес.— сказала она.
— За десятилетие многое изменилось.
— Золотая гора сдвинулась.
— Моря и поля поменялись местами, — подхватила Бувэй.
В комнату вошла тётя Бао:
— Сёстры болтают? Пить хочется? Вот вам по чашке женьшеневого отвара.
— С предательницей я разговаривать не стану, — сердито отрезала Бувэй.
Бао улыбнулась:
— У Бувэй с детства характер был такой.
Невестка грустно усмехнулась:
— Ты счастливая… О ком-то ведь заботятся с детства, помнят каждую мелочь. А я? В одиннадцать уже взрослой себя чувствовала, в шестнадцать–семнадцать меня выпихнули работать на Чайнатаун, сама за себя, как придётся.
— Ну так пусть о Сяо Жэнь и Сяо Сянь кто-то помнит каждую деталь их детства, — мягко заметила Бувэй. — Тебе-то самой уже зачем всё это тянуть за собой?
— Иногда у неё и правда слова суть имеют, — признала Бао.
— С этой женщиной не разговаривайте. Она нас предала, — не отступала Бувэй.
И, не выдержав, разрыдалась, ведь не сильно то и хотела отпускать любимую няню.
Невестка улыбнулась сквозь слёзы:
— У Бувэй сердце слишком чувствительное.
Бао тоже отвернулась, пряча подступившую горечь.
