Она даже сил не нашла закатить глаза. Наглец да и только. Связываться с ним она не собиралась. Пусть сидит, всё равно разговаривать с ним она не станет. К её удивлению, он действительно больше не произнёс ни слова. Молодой человек молча поел и пошёл мыть посуду вслед за ней.
У мойки он набрал в миску воды, пару раз плеснул её из стороны в сторону, а затем вылил и вернул миску на полку. Она не выдержала и, обернувшись, быстро спросила:
— Ты это уже помыл?
— Разумеется, — невозмутимо ответил он. — А что ещё нужно?
Она чуть не рассмеялась. Вот уж действительно «золотая обертка, а внутри мусор». При таком «мытье» даже капля жира не успела сойти.
— Когда вечером увидишь на миске плесень, не удивляйся, — бросила она с усмешкой.
Щёки его слегка запылали.
— Прости, — пробормотал он. — Я никогда раньше не мыл посуду.
Она подняла брови. Девушка не ожидала, что он умеет краснеть.
— Ты что, из лётчиков? — спросила она. — Как же оказался здесь, в общей столовой? У пилотов ведь есть своя.
Он замялся, а потом ответил:
— Нет, я тоже из наземных.
— А почему так поздно пришёл есть? — не удержалась она от вопроса.
Он признался честно, с почти детской беспомощностью:
— На самом деле я уже пообедал, но, увидев, что ты вошла, тоже прибежал сюда, пришлось заказать ещё одну порцию и доесть. Теперь так наелся, что готов лопнуть.
Она не удержалась и расхохоталась, совершенно не ожидая такой прямоты. В его лице было что-то трогательно-невинное, даже жалкое. И тут ей вдруг стало жутко смешно и одновременно немного тревожно, ведь эта полная миска риса и блюд могла довести его до расстройства желудка.
А он, словно ничего не замечая, спросил:
— Слышал, у тебя сегодня выходной. Может, разрешишь пригласить тебя прогуляться к морю?
Она сделала вид, что раздумывает, и медленно ответила:
— Хорошо. В три часа дня жди меня на пляже.
Ха! Она и вправду пойдёт? Конечно же нет. Пусть-ка постоит под палящим солнцем. В три часа там даже камни раскаляются добела.
Наступил вечер. Из узкого окошка виднелась тьма. Море лежало словно налитое чёрными чернилами, а на закатном западе догорал последний отблеск. Земля медленно выдыхала дневное пекло. За окном пальмовые листья в вечернем ветру покачивались, как огромные веера.
И тут первый же звонок на её смене разразился гневным, сорванным голосом:
— Е Циньвэй, да как ты могла меня продинамить!
Ого! Знакомый тембр. И удивительно не сгорел же он под солнцем. С трудом сдерживая смех, она притворно спокойно возразила:
— Я ведь лишь велела тебе ждать на пляже, но я не говорила, что сама туда приду.
— Е Циньвэй! — злость так и сочилась сквозь зубы, готовая, казалось, вспыхнуть по телефонному кабелю. — Ты осмелилась меня обмануть? Заставила, как дурака, торчать три часа подряд под солнцем?!
Три часа? Боже милостивый! Да как он не свалился с тепловым ударом? И хотя её поразило это упорство и даже кольнула крохотная вина, но под строгим взглядом коллег она вынуждена была оборвать эмоции.
— Скажите, куда именно вас соединить? — отрезала она официальным тоном.
— Мне никуда не надо, — прошипел он, уже едва сдерживая дыхание от ярости.
Она состроила гримасу, ведь он всё равно не видел:
— Простите, но тогда вынуждена попросить вас повесить трубку.
И, верная правилам, сама оборвала линию. Ну что ж, пусть теперь задыхается от злости где-то там, по ту сторону провода.
После ночной смены в теле оставалась лишь усталость. Она брела к общежитию, едва держась на ногах от сонливости. И вдруг на перекрестке дорогу ей преградил знакомый силуэт:
— Е Циньвэй!
Сердце ухнуло: недоброе. Вид у него был такой, будто он не сомкнул глаз и только и ждал случая свести счёты. А вдруг у него при себе нож? Или, не дай Бог, пистолет? Даже если с пустыми руками, он всё равно справится с ней легко. К её удивлению, он не двинулся вперёд, а лишь стоял, глядя на неё. В глазах его мелькнула какая-то одинокая тень:
— Неужели я и правда так тебе отвратителен?
Она не ответила. Он тяжело вздохнул и медленно повернулся, чтобы уйти.
И тут её словно что-то толкнуло, слова сами сорвались с языка:
— Подожди.
Он оглянулся. А она внезапно онемела, не зная, что сказать. Только спустя долгий миг Циньвэй смогла вымолвить:
— Послезавтра у меня снова выходной.
Утреннее солнце озаряло его лицо. Словно волна света пробежала по чертам, и в глазах вспыхнула такая радость, что и небо стало синее, и облака белее, и ветер с моря прохладнее.
— Тогда я позвоню тебе в тот день, — сказал он.
Его сияющая улыбка на мгновение сделала мир яснее и чище.
