К вечеру она вышла за водой. Завернув за угол, она вдруг замедлила шаг. Вдали, под раскидистой кроной фламбояна, стоял он и пристально смотрел на неё. Она, будто очнувшись, ускорила шаг, стараясь даже не поворачивать головы, но он догнал её:
— Е Циньвэй, выслушай меня.
Она сжала губы и пошла ещё быстрее, но его ноги были длиннее, и он легко поравнялся:
— Я ждал тебя весь день, только ради того, чтобы сказать это прямо в глаза. Ты не можешь так несправедливо поступать.
Она остановилась и почти крикнула:
— Несправедливо? Это я несправедлива? Кто же здесь был несправедлив? Ты что сделал со мной? Обманывал, морочил голову, забавлялся. Тебе это показалось забавным?
— Я прошу прощения, — торопливо ответил он. — Я виноват, я боялся, что, узнав, кто я, ты отвернёшься и уйдёшь.
Она молчала. Тогда он, сжав зубы, продолжил:
— Ты не можешь меня за это наказывать. Я не выбирал свою семью, и несправедливо сразу вычёркивать меня только из-за того, кем они являются.
Семья. Конечно. Он происходил из знатного рода, и она, услышав его имя, сама невольно поставила между ними стену. Его лицо выражало мучительное напряжение, и сердце её чуть дрогнуло. Она вздохнула:
— Ты прав. Мы из разных миров, и потому я не могу быть рядом с тобой.
В его глазах вспыхнуло отчаяние:
— Ты не имеешь права быть такой жестокой. Семья — это семья, но я остаюсь самим собой.
— Господин Мужун, — произнесла она спокойно, — вы можете так говорить, но я всего лишь простая девушка и не хочу входить в ваш мир. И прошу вас, не входите в мой.
— За исключением своей семьи я ничем не отличаюсь от других, — воскликнул он, пристально глядя ей в глаза. — Я люблю тебя. Именно поэтому я и боялся, что ты отвернёшься, как только узнаешь моё имя.
Эти слова ударили в неё, как гром. В ушах зазвенело, мир качнулся. Закатное солнце палило, но его глаза жгли сильнее. Внутри поднялся вихрь: то ли боль, то ли тоска, то ли восторг, то ли страх, но сквозь всё пробивалась тихая радость. Она растерялась, а он стоял неподвижно, как скала, перед которой не властны бури. Он схватил её за руку:
— Е Циньвэй, я люблю тебя, я полюбил тебя с первого взгляда. И ты тоже меня не ненавидишь, правда?
В душе зазвучал голос: «Не верь, не верь ему». Однако его взгляд был так сосредоточен, что она не выдержала и шепнула:
— Да, я не ненавижу тебя, но твоей любви я не вынесу. Между нами слишком велика пропасть. Ты родом из мира, куда мне не войти, а я всего лишь самая обычная девушка.
— Ты не имеешь права так рассуждать! — он вцепился крепче. — Нельзя осуждать меня по надуманной вине и выносить смертный приговор!
— Это не выдумка, — покачала она головой. — Ты сам понимаешь, что у нас нет будущего.
— Почему же нет? — воскликнул он. — Я клянусь, если я не искренен в своей любви к тебе, пусть я рухну с небес и разобьюсь насмерть.
Её лицо побледнело:
— Не смей! Не говори таких слов!
— Тогда ты веришь мне? — умоляюще спросил он. — Веришь и дашь шанс?
Она прикусила губу и медленно произнесла:
— Нет у нас никакого шанса. Не может его быть.
— Что же мне делать? — почти крикнул он. — Скажи, чего ты хочешь, я выполню всё!
— Хочу, чтобы ты ушёл и больше меня не искал.
Он тяжело вдохнул и, словно обессилев, разжал пальцы. В его глазах отразилась такая горечь, что она не смогла вынести этого взгляда.
— Я не думал, что ты способна на такую жестокость, — сказал он. — Но раз ты решила, я приму твоё решение. Больше я тебя не побеспокою. Иди.
Она прижала к себе бутылку и торопливо пошла прочь, будто боялась, что если остановится, то не выдержит и обернётся. На западе небо разгорелось золотыми облаками, медленно темнеющими до пурпурного. Солнце клонилось к морю, но жара не спадала, и от этого хотелось плакать.
Вечером духота усилилась. Она вымылась и снова покрылась потом. После отбоя Циньвэй ворочалась без сна. На соседней койке Цзяи тоже не спала и тихо пробормотала:
— Чёртова погода.
Циньвэй отозвалась рассеянным «угу» и, заметив за окном яркий белый свет, спросила:
— Сегодня ночью снова лётные учения?
— Похоже на то, — отозвалась Цзяи. — Вся взлётная полоса освещена.
Не успели договорить, как в комнату ворвался прохладный и свежий лёгкий ветерок.
— Вот это другое дело, — радостно сказала Цзяи, садясь на кровати.
Ветер усиливался, хлопал ставнями. Чжэн Шуюань шумно встала, зацепила крючок и встала у окна:
— Наконец-то прохлада.
Вдали уже катился глухой гром. Сверкнула дуга молнии, и раскат ударил так близко, что задрожали стены.
— Будет гроза, и сильная, — заметила Цзяи.
