Её сердце болезненно сжалось, словно кто-то резко ударил по самой глубине души. Всего лишь одна ложь, но она лишила её всех сил. Она думала, что ненависть давно истощилась и выгорела дотла, ведь два года разлуки, словно край света между ними, должны были стереть всякое чувство. И всё же стоило ему легко и почти небрежно произнести эту ложь, и она оказалась совершенно беззащитна. Какая же она жалкая, какая же она несчастная. Перед ним всегда так, всегда без опоры и воли. Давным-давно она утратила надежду и перестала даже мечтать о том, что он когда-нибудь обернётся. Две горячие слезы скатились и упали беззвучно на покрывало.
— Сусу, не плачь, — сказал он.
Он был готов на всё, лишь бы она не плакала. Её хрупкие плечи дрожали. Он прижал её к себе, поцеловал слёзы, и, заключив в объятия, уже не смог подавить жгучего желания. Он хотел её. Только её. Лишь её. Даже если сердце её будет далеко, лишь бы тело оставалось с ним…
Небо постепенно светлело. На бежевом фоне штор всё отчётливее проступал тонкий золотистый узор. Можно было различить силуэты цветов. Лучи утреннего солнца проникали сквозь ткань, и нежное золото превращалось в яркий оранжевый отблеск, словно цветы начинали распускаться прямо на глазах.
* * *
В маленькой гостиной висели шторы цвета слоновой кости. Госпожа Мужун сидела у стола, собственноручно запечатывая красные конверты для новогодних подношений. Она готовилась встретить младших. Вошла Сусу и негромко произнесла:
— Мама, с Новым годом.
Госпожа Мужун подняла глаза и, увидев её, широко улыбнулась:
— Ах, хорошая девочка, с праздником! Почему не поспала ещё немного? Третий ведь всё ещё в постели?
Сусу покраснела и тихо ответила:
— Да.
— А ты всё такая же ранняя пташка, — с лаской сказала госпожа. — Они все ещё спят. Там, у отца, собрались гости, но тебе не обязательно идти. Поднимись лучше к третьему. Если проснулся — зови завтракать вместе.
Сусу послушно вернулась в комнату. Мужун Цинъи перевернулся на бок и, заметив её, словно облегчённо вздохнул. Она не знала, что сказать, и лишь тихо присела рядом. Он повозился в постели, чувствуя неловкость и бросил на неё быстрый взгляд. Лицо её было спокойным и не выдавало ни единой мысли. Тогда он спросил:
— Мать уже встала?
— Встала, — кивнула она.
— Тогда и я поднимусь, а то отец опять будет говорить, что я ленюсь.
Она опустила голову, глядя на батистовый платок с тонкой кружевной каймой. Выпуклый шов резал подушечки пальцев, будто рана. Он вышел из ванной, увидел её неподвижно сидящей, и не выдержал:
— Сусу…
Она вздрогнула и подняла на него испуганные глаза. Он хотел что-то сказать, но только замялся, а затем наконец произнёс:
— Я… я сперва пойду поздравлю отца с Новым годом.
В первый день года родственников и гостей собралось множество. Сусу помогала госпоже Мужун принимать их и общалась с женщинами. В разгар этой суеты Вэйи вдруг рассмеялась. Госпожа Мужун нахмурилась и шепнула:
— Что за странности, уже мать сама, а всё ведёшь себя несерьёзно, смеёшься без причины.
— Но я вовсе не смеюсь зря, — тихо ответила Вэйи. — Мне просто кажется забавным: третий брат уже трижды заглядывал в зал и каждый раз, только увидев третью невестку, сразу уходил. Неужели боится, что она улетит?
Госпожа Мужун улыбнулась:
— Не смей подшучивать над братом. Смотри, как неловко твоей невестке.
Сусу уже вся пылала от смущения, и, пользуясь предлогом, вышла к дверям. В тот же миг Мужун Цинъи снова подошёл, заметил её и замер, а потом торопливо отвернулся.
— Эй… — тихо позвала она.
Он остановился и оглянулся.
— Вэйи смеётся над нами, — шёпотом сказала она.
И он, сам не зная почему, вдруг улыбнулся. Лицо его прояснилось, словно весенний ветер скользнул по чертам.
Издали Вэйи тихо сказала матери:
— Мама, ты только посмотри, за весь год я не видела, чтобы третий брат так улыбался.
Госпожа Мужун вздохнула:
— Два несчастных сердца.
К вечеру Сусу подошла к госпоже:
— Мама, я пойду домой.
Госпожа взглянула на Цинъи и сказала:
— Хорошо, целый день шум, голова у меня раскалывается. Ты, наверное, тоже устала, у тебя там спокойнее, возвращайся и отдохни.
— Да, — согласилась Сусу.
Тут госпожа Мужун продолжила:
— А ты, третий, поезжай вместе с ней. Завтра утром возвращайтесь вдвоём.
Цинъи кивнул:
— Слушаюсь. — И повернувшись, велел: — Подать мою машину.
Сусу помолчала, прежде чем заговорить:
— У меня дома всё устроено не так ладно, боюсь, если его вдруг вызовут по делам, это отнимет у него время.
