Тут, разумеется, не удержалась Сяо Чжоу, словно боясь, что мир ещё не окончательно перевёрнут, и влезла со своими шуточками:
— Что, Хуаюэ вытащила тебя из беды, а ты думаешь, фруктовым льдом всё и закончится? Нет уж, если приглашать, то на настоящий ужин в западном ресторане!
Ха! Этот нахал воображает, что, раз он красив, то может заигрывать с ней? Один раз поддалась сиюминутной жалости и одолжила деньги — уже непростительная ошибка, но дать ему шанс снова и снова — да ни за что! Если она хоть раз согласится, то коллеги засмеют её до конца дней и будут твердить: мол, сдалась красавица перед смазливым мальчишкой, у которого даже трёх с половиной юаней в кармане не оказалось. Пусть хоть западной кухней угощает, хоть восточной. Для неё всё едино: никакого интереса.
Однако этот нахал оказался липучкой. Он цеплялся, как ириска, и вновь и вновь возникал у палаты. Красивое лицо, конечно, имело свои преимущества: никто всерьёз на него не сердился, да и улыбкой он умел обезоружить любую. Он хитро подкупал девушек мелкими радостями: то мороженое принесёт, то лапшу, то сладости. И в результате, вся палата оказалась на его стороне. Каждый раз, как он появлялся, кто-нибудь непременно окликал её с намёком:
— Хуаюэ! Хуаюэ! Твои три с половиной снова здесь!
Так и приклеилось к нему прозвище «Три с половиной», придуманное коллегами, а для неё ставшее страшным позором, ведь оно словно напоминало каждый раз. Её слава погибла из-за этого наглеца.
Вот и сегодня он вновь объявился. Дождь лил стеной, а он, как нарочно, пришёл с зонтом, изображая рыцаря, готового защитить её от непогоды. Что он о себе возомнил? Считает себя Сюй Сянем? Но, увы, она вовсе не трогательная Белая Змея, готовая растаять от заботы. А будь она в самом деле змеёй — она бы его цапнула, да так ядовито, чтобы на всю жизнь боялся к ней приближаться. К счастью, смена уже закончилась, и ей не нужно было терпеть пересуды коллег. Она лишь одарила его злым взглядом и процедила:
— Ты, похоже, совсем без дела? Целыми днями ошиваешься в нашей больнице. Ты чем вообще занимаешься, что у тебя столько свободного времени?
Он спокойно ответил:
— Я служу на флоте. Сейчас в отпуске: корабль отправлен на капитальный ремонт, и весь экипаж распущен отдыхать.
Говорили, что в армии хорошие условия и во время отпуска зарплата сохраняется. Она даже с завистью вздохнула, но тут же пришла в себя и, не смягчившись, резко бросила:
— В отпуске, значит, а всё равно каждый день тут крутишься? У тебя что, болезнь?
Он и не подумал сердиться, только в улыбке его незаметно проступила лёгкая тень грусти:
— Я бы даже хотел, чтобы больным оказался я сам.
Он всегда умел улыбаться так, что сиял, словно солнце, и лишь сейчас словно облако заслонило свет. Она, сама того не замечая, спросила:
— Это твой близкий? Болезнь серьёзная?
Он кивнул едва заметно. Ей вдруг стало его жалко, ведь несчастье, выпавшее на долю родных, больнее всякого личного горя, потому что это самые дорогие люди, а помочь им невозможно. Она знала, что такое чувство беспомощности. За пределами зонта шумел дождь, гулко барабанил по земле, взбивая мириады пузырьков. Под зонтам воцарилась тишина.
Она слегка кашлянула и, неуклюже подыскивая слова, промолвила:
— Не печалься, добрым людям сама судьба помогает.
Он же быстро собрался:
— Спасибо. Врачи говорят, что после операции всё пока идёт хорошо, есть надежда, что болезнь не вернётся. — И вдруг спросил: — В такую грозу почему ты без зонта?
Она воскликнула возмущённо:
— Да кто же знал, что небо с ума сойдёт!
Не успела она договорить, как всё озарила белая вспышка. Перед глазами мелькнуло ослепительное сияние, и грохот раската разнёсся так близко, что заложило уши.
— Осторожно! — крикнул он и рывком оттащил её в сторону.
В нескольких шагах за их спинами дерево с треском рухнуло, огромная обугленная ветвь рухнула на землю, воздух наполнился запахом жжёной древесины. Молния ударила пугающе рядом. Ещё чуть-чуть — и страшно подумать, что могло бы случиться. Сердце её колотилось так, что она едва смогла перевести дыхание. Она только выдохнула с трудом:
— Точно, нельзя болтать попусту, а то правда громом хватит.
Он рассмеялся, и ей показалось, что его смех горячим дыханием щекочет её ухо. Тут она вдруг осознала, что всё ещё находится в его крепких объятиях. От него исходил терпкий запах лосьона после бритья, вперемежку с ароматом табака, и она впервые так близко почувствовала дыхание мужчины. Сердце будто превратилось в стадо перепуганных зайцев, носившихся во все стороны. Щёки запылали, и она поспешно вырвалась. Он тоже смутился и отпустил её.
Не понимая, почему сама испытывает неловкость, она сказала:
— Мне пора домой.
Он без раздумий протянул ей зонт:
— Тогда возьми мой. Иначе промокнешь и заболеешь.
