Сегодня его удержали в чертоге, но спешно отпустили ванов Ци и Чжао… значит, в сердце государь уже стал беречься его самого, как будто от мятежника и злодея. К счастью, всё обошлось, но, если бы случилась малейшая беда, едва вступив в покои сегодня ночью, он, быть может, уже не вышел бы обратно.
Эта мысль пронзила его ужасом. Было начало лета, но он ощутил, как ледяная струя прошла от темени вниз, до самых глубин души; все кости и жилы словно оледенели.
Он поднял глаза к ложу, где спал император, и дрожь губ превратилась в холодную усмешку. Сжав кулак, он держал его всё крепче… и когда, наконец, разжал пальцы, почувствовал лишь смертельную усталость во всём теле.
Болезнь государя в ту ночь ещё дважды давала о себе знать лёгкими припадками. По его воле, пока он не оправится и не может принимать подданных, наследный принц должен был остаться во дворце и временно ведать делами. Казалось бы, это напоминало о передаче полномочий в трудный час, но в действительности лишь означало — держать сына рядом, под пристальным оком.
Сяо Динцюань, разумея суть, не возражал и снова поселился в Восточном дворце. Почти весь день он проводил возле государя: лишь на сон удалялся, а всё остальное время находился при изголовье, подавая лекарства и исполняя мелкие поручения. Если возникали государственные дела — великие или малые, — он непременно испрашивал указания императора.
Так прошли два дня без волнений. Состояние государя постепенно упрочилось, и в придворных кругах снова воцарилось облегчение.
Вернувшись ночью в Восточный дворец, Сяо Динцюань долго сидел в раздумье. Вдруг припомнил одно дело и велел евнуху, стоявшему рядом:
— Его величество всё ещё не вполне оправился… боюсь, мне придётся оставаться во дворце ещё несколько дней.
— Принимать подданных в таком облачении — великий непорядок, — сказал наследный принц. — Пошли кого-нибудь в Западное поместье, в мои покои, велите принести моё парадное платье.
Евнух склонился и откликнулся почтительно. Динцюань же продолжил:
— Мои одежды всегда находятся под присмотром одной дворцовой служанки по имени Гу. Скажи ей, пусть выдаст тебе. Да велите ещё прислать несколько сменных простых одежд, найди алые и пурпурные, а не синие и не белые, вместе с шапками, поясами, обувью и носками.
Затем он особо прибавил:
— И ещё… в прошлые дни в тёплой комнате при книжном покое я велел убрать один синий сундук. В нём хранятся самые старые мои нижние одежды. Пусть она отыщет ту, что короче всех, мне так будет удобнее.
Евнух со всем покорно согласился и вышел. У дверей императорских покоев он встретил Чэнь Цзиня и пересказал ему всё слово в слово.
Чэнь Цзинь знал, что наследный принц всегда отличался особой требовательностью к одежде. Он задумался, а потом сказал:
— Ступай, передай ей так, как он велел. Но вещи, когда принесут, сперва покажи их мне, тихо, а уж потом неси дальше.
О том, что наследный принц ныне пребывает во дворце при государе, он заранее известил всех в Западном поместье. В это время Чжоу У был отлучён по делам на ванское имение, и в Западном поместье его не оказалось. Потому пришедших из дворцовых покоев встречал один из дежурных евнухов: он передал повеление наследного принца о том, чтобы приготовить одежды, и при том особо назвал имя Абао.
Абао не могла не удивиться: ведь одежда наследного принца вовсе не находилась под её ведением. Однако она всё же нашла парадное облачение и прочее, что было велено… Но, когда речь зашла о «синем сундуке со старым бельём», сколько она ни искала, никак не могла отыскать.
Она расспросила других служанок и те также сказали, что ничего о таком сундуке не ведают. Нижние одежды, конечно, имелись, но хранились они вовсе не в каком-то синем ларце.
Так всё это лишь усилило её подозрения. Получив одежды, она вернулась в свою комнату, чтобы сложить их как следует. И вдруг взгляд её упал на тетрадь с синей обложкой, подаренную ей наследным принцем. Сердце её дрогнуло: поспешно взяла её в руки и раскрыла.
То была книга прописи, которую Сяо Динцюань, ещё юношей, сам переписывал. В ней были стихотворения древних, а также и его собственные строки. По его словам, учитель Лу Шиюй выбрал лучшие образцы и велел переплести в единый свиток.
В последние дни, не имея иных занятий, Абао брала именно эту тетрадь и упражнялась в письме, копируя записанные в ней стихи. Наследный принц говорил ей, что самые древние из собранных там — из «Мао ши[1]», и среди них встречаются и «Фэн», и «Я», и «Сун». Самая же короткая из всех — «Ши вэй» (Угасает свет), всего в двух строфах:
Ши вэй, ши вэй! Отчего ж не возвращаешься?
Если бы не ради тебя — зачем бы мне мокнуть в холодной росе?
Ши вэй, ши вэй! Отчего ж не возвращаешься?
Если бы не ради тебя — зачем бы мне тонуть в этой грязи?[2]
Абао положила тетрадь, но руки её всё ещё дрожали. Она стояла в оцепенении, пока, наконец, не заставила себя опомниться: собрала одежды, как полагалось, и передала их евнуху. Убедившись, что тот ушёл, она снова вернулась в свою комнату, закрыла глаза и долго обдумывала всё, что произошло — и прежде, и теперь.
Наконец, тяжело вздохнув, она убрала волосы под убор, переоделась, открыла ларец с косметикой и драгоценностями, достала несколько связок монет и спрятала их за пазуху. Затем тихо прикрыла дверь… и ушла.
Евнух же доставил одежды наследному принцу. Динцюань бегло осмотрел их и сказал:
— Уберите.
Слуга покорно унес их прочь.
Когда шаги удалились, наследный принц разжал ладонь. В его руке лежал цветочный амулетный мешочек, вышитый из пятицветных нитей, тот самый, что он когда-то подарил Абао. На одной стороне было выведено: «Фэн янь[3]» — «Дым и ветер».
«Дым и ветер рассеялись, синева небес и гор слились воедино… Разве это не прекрасно?»
Ночь уже глубоко вступила в свои права. Сяо Динцюань облегчённо выдохнул, и на его губах медленно проступила холодная усмешка.
[1] «Мао ши» (毛诗, «Книга песен Мао») — классическая «Книга песен» (Ши цзин), дошедшая в редакции школы Мао. Это древнейший поэтический свод Китая, состоящий из разделов «Го фэн» (Народные песни), «Я» (Торжественные оды) и «Сун» (Гимны).
[2] Стихотворение《式微》(Ши вэй) — одна из коротких песен из «Книги песен». Она звучит как жалоба женщины, ждущей возвращения мужа, или как метафора верности и одиночества. Сяо Динцюань включил её в свою тетрадь как «самую короткую», и Абао видит в этих строках скрытый смысл о возвращении и покинутом доме.
[3] «Фэн янь» (风烟) — надпись на вышитом мешочке. Смысл восходит к поэтической строке «风烟俱净，天山共色» («Когда дым и туман рассеялись, цвет неба и гор стал единым»). Это образ чистоты и ясности после смуты, часто встречающийся в китайской живописи и поэзии.
