Динтан понял, что государь ударил в самую сердцевину, и долго молчал. Лишь потом, еле слышно, сказал:
— Ваше величество… я всего лишь в праздной беседе с ним невольно выдал намёк на волю государя. Сын виновен.
Император долго сверлил его гневным взглядом, потом процедил:
— И этих нескольких дней ты не мог вытерпеть?
Динтан, ударив челом, не решился отвечать.
Император вдруг вспомнил, каким взглядом наследный принц смотрел на него утром на совете, и тяжело вздохнул:
— Все вы — «добрые сыновья» мои… То, что натворил ты, придётся мне нести как собственный позор!
У Динтана беззвучно потекли слёзы. Он прерывисто произнёс:
— Сын должен умереть… Я лишь хотел… хотел помочь вашему величеству, ведь дела в Чанчжоу трудны и запутанны…
Император подошёл к креслу, сел и кивком велел:
— Подойди.
Динтан подполз на коленях и замер у ног отца. Тогда император вдруг поднял руку и ударил его по лицу.
Он всегда особенно любил этого сына, и даже громкого окрика редко позволял себе. Оба — и отец, и сын — онемели от неожиданности. Лишь спустя долгое время Динтан очнулся и, едва слышно, позвал:
— Ваше величество… батюшка…
Император тяжело вздохнул и сказал:
— Второй сын… есть вопрос, который я должен тебе задать. И ты обязан ответить мне правдой.
Динтан покорно склонил голову:
— Да. Сын не посмеет скрывать от вашего величества.
Император кивнул:
— Скажи: слова, произнесённые пятнадцатого числа восьмого месяца на праздник Середины осени… их, действительно сказал наследный принц?
Динтан оцепенел, а потом его лицо побледнело.
— Ваше величество… неужто вы подозреваете меня? — он поспешно откатился на два шага назад, ударился лбом о пол. — Я не знал, что-то — пустая безумная фраза, и лишь потому озвучил её при всех. Если бы я ведал заранее, пусть бы погиб тысячекратно, никогда бы не осмелился сказать её! Прошу вас, различите истину!
Император же холодно произнёс:
— Я велю тебе говорить правду ради твоего же блага. Если же это дело и вправду твоих рук, признавайся сейчас же. Иначе в конце концов даже я не сумею уберечь тебя. Ты ведь знаешь, кто такой Гу Сылинь… разве можешь не понимать?
Динтан, услышав эти слова, остолбенел. Лишь спустя долгое время приподнял лицо, отёр слёзы и с серьёзным видом сказал:
— Не знаю, отчего ваше величество обратил свои подозрения на меня…
— Но я, — сказал Динтан твёрдо, — клянусь Небом: если осмелился бы совершить столь чудовищное преступление против государя, пусть даже молния не поразит меня с небес — вы, государь, издайте указ и покарайте меня мечом!
Император пристально вглядывался в него долго, затем тяжело вздохнул:
— Встань. Раз не ты, то и хорошо. Мне будет легче довести дело до конца.
Когда Динтан поднялся, государь указал на стоявшее рядом кресло:
— Садись рядом.
Тот послушно сел. Тогда император взял его за руку и сказал:
— Второй сын… скажу тебе слово, может, и пристрастное. Среди вас, шестерых братьев, сильнее всего я любил именно тебя. Но ты должен понимать: больше всего сейчас я хочу не того, чтобы как-то обойтись с твоим третьим братом. Нет. Я должен непременно забрать у Гу Сылиня военную власть. Пока он сидит на севере, я ни на день не могу спать спокойно.
Второй сын, ты должен помнить: эта держава, удел рода Сяо, а не удел рода Гу. Их семья слишком долго пребывала в величии: с времён Тайцзуна они из рода в род вступали в брак с домом государя, семь десятков лет держали себя выше прочих. А в их руках, власть уже больше трёх-четырёх десятков лет. Их люди и в столице, и на местах, всюду, как корни переплетённых деревьев, как клыки, что вонзаются друг в друга.
Я не могу оставить эту смертельную опасность сыну, что придёт после меня. Понимаешь ли теперь, что я имею в виду?
Динтан кивнул:
— Сын понял.
Император продолжил:
— Гу Сылинь так много лет держал Чанчжоу в своих руках… Неужто одной лишь императорской грамотой его поколебать? Если бы всё решалось указом, зачем было бы тянуть до сих пор? Нет. Нужно шаг за шагом убирать его людей, менять их на тех, кто служит двору. Лишь тогда я обрету покой.
И до тех пор наследный принц не должен пасть. Иначе Гу, словно загнанный зверь, пойдёт на крайние меры и тогда государство содрогнётся, а враг за пределами снова воспользуется смутой.
Сегодня я уже сказал ему: пусть его сын Гу Фэнин возвращается в столицу.
Динтан осторожно спросил:
— Но согласится ли он добровольно вернуться?
Император взглянул на него искоса:
— А разве это не должно стать следствием твоей «доброй службы»?
Лицо Динтана побледнело, он склонил голову и замолчал.
Император вздохнул:
— Я немедля издам указ: велю, чтобы генерал Чэнчжоу Ли Минъань временно принял на себя обязанности Гу Сылиня; а также призову Гу Фэнина в столицу, якобы ухаживать за больным отцом.
— Что до наследного принца, — сказал император, — пусть сперва отправится в храм Чжунчжэн. Раз уж Чжан Лучжэн уже поднял это дело, расследование должно быть, тяжёлое или лёгкое, будет зависеть от того, как пойдут дела в Чанчжоу. Но ты более не вмешивайся. Я пошлю Ван Шэня следить за этим. Если с наследным принцем хоть что-нибудь случится, я тебя не пощажу.
Динтан склонил голову и тихо ответил:
— Сын повинуется.
Император посмотрел на него и снова тяжело вздохнул. Лишь спустя время сказал:
— Он всё-таки твой родной брат.
— Да, — едва слышно ответил Динтан, не поднимая глаз.
Император продолжил:
— Передать указ наследному принцу велю твоему пятому брату. А ты… поживи спокойно. Сиди в своём поместье, поменьше показывайся на людях. Слышишь?
— Сын повинуется, — повторил Динтан.
— Ступай. Позови пятого брата.
Динтан поклонился и вышел. Император провожал его взглядом… и вдруг в памяти всплыли слова, сказанные наследным принцем утром: «Слуга… не имеет слов».
Сердце его наполнилось смутным вкусом, словно смешались горечь и сладость, сожаление и гнев. Он закрыл глаза.
