Мёртвая тишина царила вокруг. Лишь вечерний ветер, пронзая сухую траву, издавал низкое, жалобное завывание, врывался в рукава и пробирал тело до дрожи,… но и тогда он не захотел возвращаться в ту холодную комнату.
Неизвестно, сколько времени прошло, когда вдруг у ворот двора замелькали три-четыре жёлтых отблеска. С каждой минутой они становились всё ближе. Приглядевшись, Сяо Динцюань различил фонари с иероглифами «Чжунчжэн»; их пламя колыхалось на ветру, и потому не сразу можно было разглядеть, кто их нёс.
Но прежде чем он понял, чей это был приход, донёсся знакомый голос:
— Ваше высочество!
Принц ещё не успел опомниться, а сердце его уже наполнила тихая радость — точно свет фонаря, пронзивший мрак осенней ночи, стал разливаться по всему телу. Он хотел было заговорить, но в тот же миг в его объятия бросилось тёплое и хрупкое тело.
Сяо Динцюань слегка растерялся, а потом сам обнял её и тихо спросил:
— Ты пришла?..
Абао лишь теперь осознала свою поспешность, поспешно выскользнула из его рук и, опустив глаза, едва слышно ответила:
— Я пришла…
У Пандэ в сторонке едва заметно усмехнулся и вставил слово:
— Слуга только что ходил улаживать дело этой госпожи… тем временем наследному принцу пришлось в темноте сидеть немалое время. Вина моя смертная.
И, повернувшись к людям за спиной, скомандовал:
— Чего застыли? Живо зажгите огни!
Те дружно ответили и разошлись; вскоре покои и двор залились светом ламп.
Тогда Сяо Динцюань смог разглядеть Абао: волосы её растрепались, в них торчала лишь одна нефритовая гребёнка. Принц нахмурился и бросил тяжёлый взгляд на У Пандэ. Но тот сделал вид, будто ничего не заметил, и со снисходительной улыбкой произнёс:
— Погода нынче уж прохладна. Если ваше высочество и эта госпожа задумают долго стоять здесь на ветру и простудятся, виной тому буду я — и вина моя смертная. Лучше бы вам обоим пройти в дом. Я сейчас велю подать ужин.
И хоть У Пандэ был чиновником третьего ранга, слова его больше напоминали болтовню у воротного привратника. Сяо Динцюань тяжко вздохнул и сказал Абао:
— Пойдём внутрь.
Та приняла у слуги, стоявшего позади У Пандэ, узел с вещами и тихо ответила:
— Да.
Они вошли в покои и остались друг против друга. Вспомнив всё, что случилось сегодня, оба ощутили неловкость, и слова не шли с уст.
Абао огляделась, развернула узел и вынула из него носовой платок, начала тщательно вытирать стул и табуреты.
Сяо Динцюань усмехнулся:
— Не спеши. Раз уж мы оказались здесь, что теперь о приличиях заботиться?
Но Абао только тихо откликнулась:
— Да, — и продолжала своё занятие.
Принц посмотрел на неё и спросил:
— Когда входила,… они что сделали с тобой?
— Да ничего особенного, — ответила она. — Только сняли с головы две нефритовые шпильки. Сказали, что боятся, как бы ненароком не повредить ими тело его высочества.
Сяо Динцюань усмехнулся:
— Уж слишком сурово поступают. Вот видишь, в сравнении с ними я ещё кажусь необыкновенно мягким. Никогда ведь не допустил, чтобы красавица ходила с растрёпанными волосами.
Абао не ответила. Лишь когда закончила вытирать стул, добавила:
— И ещё коробочку с цукатами отобрали.
Принц посмотрел на неё молча, потом сказал:
— Присядь. Раны у тебя ещё не зажили, а день был тяжёлый. Что же у тебя ещё в этом узле?
Абао аккуратно подтянула и завернула узелок…
Абао ответила:
— Здесь для вашего высочества несколько сменных одежд… и несколько книг. Их только что перерыли без всякого порядка, я соберу, как следует, а потом покажу вам.
Сяо Динцюань кончиком пальца постукивал по столешнице и с тоской сказал:
— Теперь мне кажется, что и это тело лишнее,… зачем ему ещё одежда?
Абао взглянула на него и, покачав головой, серьёзно произнесла:
— Ваше высочество, не стоит думать так тяжко.
Прошло несколько мгновений молчания, и она тихо добавила:
— Даже у жёлтой реки бывает день, когда вода вновь становится светлой… Что бы ни случилось, я всё равно… всё равно останусь рядом с вашим высочеством.
Сяо Динцюань слегка улыбнулся:
— Верно, у Жёлтой реки бывают дни, когда воды её вновь становятся прозрачны. Но, Абао… веришь ли ты, что в человеческих обидах есть такие, что и через тысячи лет никто их не оправдает? А в этом деле у меня и вовсе нет обиды. Просто сделал неверный ход, и вся партия рассыпалась. Искусство моё оказалось слабее… так тому и быть, жаловаться здесь не на что.
Абао, услышав такие слова, промолчала. Лишь подняла узел и отнесла его в комнату за перегородкой. Прошло немного времени, и она вернулась, лицо её горело румянцем.
Сяо Динцюань удивлённо спросил:
— Что ещё стряслось?
Девушка мяла руки, смущаясь, долго не могла заговорить, наконец, вымолвила:
— Там… в комнате только одна постель.
Принц невольно рассмеялся:
— Ну так позови настоятеля У, пусть посмотрим, согласится ли он ныне притащить сюда ещё одну.
Только они так говорили, как у двери показались служки: ужин был принесён. Они внесли поднос, поставили его на стол и, склонившись, произнесли:
— Просим его высочество и госпожу вкусить пищи. Когда закончите, мы придём убрать.
Сяо Динцюань взглянул на блюда: всё выглядело чисто и изящно. Он кивнул и сказал Абао:
— Садись, ешь.
Она послушно откликнулась, переложила рис в чашу,… но не подала её принцу, а сперва сама попробовала. Лишь тогда, сменив палочки, протянула их наследному принцу.
Сяо Динцюань, видя её поступок, усмехнулся:
— Пока в Чанчжоу не отнимут всю военную силу, никто не осмелится тронуть меня и пальцем. Не стоит вести себя так мелочно, это лишь смешит со стороны.
Абао на миг умолкла, потом тихо ответила:
— Если бы и его величество думал так же, ещё можно было бы надеяться,… но ведь есть и другие люди.
Сяо Динцюань невольно помрачнел и умолк. Несколько раз лениво поднёс еду ко рту, потом отложил палочки.
Абао тоже доела, и оба сидели молча, дожидаясь, когда слуги войдут убрать посуду.
Делать было нечего, и девушка кончиком туфельки тронула травинку, что пробилась сквозь щель в каменных плитах пола.
Была уже глубокая осень: за стенами двора трава и деревья почти все высохли и облетели, а здесь, в тёплом помещении, тонкий росток всё ещё хранил каплю зелени.
Глядя на него, Абао невольно потянулась рукой, чтобы вырвать, но Сяо Динцюань остановил её словами:
— Оставь. Осенью трава и без того увянет, захочет ли кто её рвать или нет.
К тому же… трава, что прорастает в темнице, считается для нашей династии добрым знамением.
