Увидев его, Динкай первым делом высунул язык и с улыбкой сказал:
— Второй брат ещё в прошлый раз хвалил вино из наших краёв, и едва не довёл до того, что Ханьдань оказался в осаде. А нынче, взглянув на то, что творится перед твоим дворцом, я уж подумал: ты, ван Ци, снова устроил открытое наставление государю!
Динтан прыснул со смеху:
— Пятый брат, да у тебя язык, словно заточенный нож. Скажи, у кого ты этому научился?
Но тут же нахмурился:
— Во дворце хватает тех, кто ничего не понимает. Если эта молва дойдёт туда, каково будет моё имя?
Динкай в ответ улыбнулся:
— Значит, и меня ты туда же бранишь, второго брата? Ну, коли так, не стану навязываться — лучше вернусь обратно.
Динтан сделал вид, что рассердился:
— Что это за слова, пятый брат?
Динкай рассмеялся:
— Да не гневайся. Я всего лишь шутил. Но пришёл я сегодня не ради праздной болтовни… а по делу.
Динтан жестом пригласил:
— Садись и говори.
Динкай поднял полу одежды, сел, принял из рук служанки чайную чашу и спросил:
— Сегодня с утра его величество велел Далисы задержать Чжан Лучжэна и Ду Хэна. Второй брат, ты знаешь об этом?
Динтан взглянул на него и кивнул:
— Уже знаю.
Тогда Динкай вынул из-за пазухи конверт и протянул ему.
Динтан удивился:
— Что это? — сказал он и протянул руку.
— Это люди из дома Чжан Лучжэна только что принесли ко мне, — объяснил Динкай. — Сказали, что сам министр Чжан передал из уст в уста: дело важное, велел непременно вручить тебе, второй брат.
Динтан нахмурился, вскрыл конверт и вынул письмо. На листе было всего восемь иероглифов: «Гэн-у, Синь-вэй, Жэнь-цзы, Бин-цзы[1]». Он немного подумал — и уже всё понял. В сердце его мелькнула усмешка, и он про себя произнёс: «Подлец…»
Динкай смотрел на него и сказал:
— Я и сам не знаю, что это значит, потому расспрашивать не стал. Если тот Чжан оказался дерзок и неучтив, считай, второй брат, что это я проявил излишнее рвение.
Динтан обдумывал. Чжан Лучжэн теперь и так висел на волоске, о какой женитьбе или союзах могла идти речь? Ясно, что он лишь надеялся заручиться поддержкой и выйти из беды. В деле Ли Бочжоу у него слишком много сведений; когда трём ведомствам придётся вести повторное следствие, без него не обойтись. Значит, лучше сейчас дать ему уверенность, а дальше, решать по обстоятельствам.
Он улыбнулся и сказал:
— Пятый брат всегда только помогает мне, старшему, а не вмешивается зря. Но всё же мне нужно снова побеспокоить тебя. Я черкну несколько слов, и прошу тебя вернуть это послание адресату.
Динкай тут же склонился:
— Пустяк, второй брат, ты слишком вежлив. Мне и впрямь не в тягость.
Тогда Динтан спросил:
— Я ведь эти дни не выхожу из дому. Что ты слышал о нём на людях?
Динкай усмехнулся:
— Да что ж ещё? Все твердят одно: «подлец». Говорят, ещё в первые годы царствования он был уличён в коррупции, только Лу Шиюй тогда изо всех сил его прикрыл. А нынче, когда он вновь предал господина, это хоть и неожиданно, но вполне объяснимо.
Динкай говорил, улыбаясь, наблюдал, как Динтан дописывает строки, аккуратно вкладывает письмо в конверт и тщательно запечатывает. Лишь тогда он взял его, спрятал в рукав и с улыбкой заметил:
— Второй брат, в этот раз Гу Сылинь и вправду сильно хворает… да так, что даже наследного принца увлёк за собой. А уж про то, что он угодил в храм Чжунчжэн, я и думать-то боюсь.
Динтан усмехнулся:
— Не всё так страшно. Слышал я, сидит он там довольно вольготно: даже красавицу к себе взял. Красный рукав у изголовья, жемчуг и нефрит при себе… Будь это я, просидеть пару дней взаперти было бы не беда.
Увидев, как лицо Динкая на миг застыло, он снова рассмеялся и сказал:
— Сегодня уже двадцать девятый. Интересно, до каких мест дошли императорские указы?
Динкай уловил перемену в разговоре и с вежливой улыбкой ответил:
— А я всё думаю: каков же будет расчёт Гу Фэнина, когда он получит высочайший указ?
Динтан тихо хмыкнул:
— Я ведь давно говорил: под небом нет земли, что не принадлежала бы государю. Чем же Чанчжоу может быть исключением?
Динкай слегка опешил, потом тоже засмеялся:
— Верно, второй брат с самого начала всё ясно видел. А я, дурак, всё ещё блуждал в неведении.
Динтан взглянул на него, улыбнулся и сказал:
— Не спеши уходить. Пообедай со мной, а потом уж отправляйся.
Динкай рассмеялся:
— Ну тогда извини, второй брат, придётся тебе потерпеть. А то ведь, боюсь, через несколько дней мне и не суждено будет вкусить угощения в поместье вана Ци.
Динтан удивился:
— С чего это вдруг?
Динкай прищурился с улыбкой:
— Да потому, что вскоре мне придётся обедать во дворце Яньсо, на императорских пирах.
— Пятый брат, что за вздор? — оборвал его Динтан. Но в голосе его не было настоящего гнева.
И, переговариваясь в шутливом тоне, братья рука об руку прошли в залу.
Поскольку разговоры в столице вертелись лишь вокруг этих событий, то и в Управлении наследного принца не могло быть иначе. Сам принц был заключён, дел в ведомстве не осталось. Хэ Даожань сложил полномочия, младший наставник Фу Гуанши целыми днями только слонялся по конторе, на внутренние дела смотрел сквозь пальцы: иной раз грозно объявлял, что за малейшую провинность надлежит строго карать по законам двора, и на том всё заканчивалось.
[1] Формулы «Гэн-у» (庚午), «Синь-вэй» (辛未), «Жэнь-цзы» (壬子), «Бин-цзы» (丙子) — это не имена, а традиционные обозначения дней в китайском календаре по системе «Небесных стволов и земных ветвей» (гань-чжи, 干支). Система сложилась ещё в эпоху Шан (II тыс. до н. э.) и основана на сочетании:
10 Небесных стволов (天干): 甲 (цзя), 乙 (и), 丙 (бин), 丁 (дин), 戊 (у), 己 (цзи), 庚 (гэн), 辛 (синь), 壬 (жэнь), 癸 (гуй).
12 Земных ветвей (地支): 子 (цзы), 丑 (чоу), 寅 (инь), 卯 (мао), 辰 (чэнь), 巳 (сы), 午 (у), 未 (вэй), 申 (шэнь), 酉 (ю), 戌 (сюй), 亥 (хай).
Каждый день обозначался парой «ствол + ветвь». Всего таких комбинаций — 60, и они образуют полный шестидесятиричный цикл, которым пользовались для летоисчисления, записи дат и составления астрологических предсказаний.
Таким образом, «Гэн-у, Синь-вэй, Жэнь-цзы, Бин-цзы» — это названия четырёх дней цикла, указание на конкретные даты, когда происходили значимые события дела.
