К концу восьмого месяца дожди шли два-три дня подряд, и погода враз похолодала. Во дворе трава, пожелтевшая и иссохшая, навевала ещё большую тоску.
Со вчерашнего дня под ложем Сяо Динцюаня завёлся сверчок, и всю ночь напролёт стрекотал без устали. Принц, измученный этим назойливым звуком, однажды пожаловался У Пандэ. Тот велел перенести кровать, тщательно всё обыскал, но ничего не нашёл и, возвратившись, сказал:
— Насекомое давно упрыгало прочь, ваше высочество можете спать спокойно.
Но стоило ночи перейти за черту часа Сяо[1], как снова раздалось пронзительное «чик-чик». Динцюань мгновенно вскочил, со злостью швырнул в стену книгу, которую держал в руках. На миг воцарилась тишина, но вскоре стрекот возобновился — и, казалось, звучал ещё громче.
Абао, вслушавшись, тихо сказала:
— Наверное, он в самом деле забился в стену. Господин У не сумел его отыскать.
Динцюань нахмурился:
— Пойди-ка скажи им, пусть принесут кувшин кипятка.
Абао поняла, что имел он в виду, вздохнула, накинула одежду и вышла во двор. Там она передала приказ одному из стражников. Тот поспешил сообщить Ван Шэню, и вскоре сам Ван Шэнь пришёл с людьми. Кровать снова отодвинули, прислушались к стрекоту, и, когда он прозвучал явственнее, хлынули на стену кипятком. В ту же минуту воцарилась тишина.
Ван Шэнь улыбнулся:
— Похолодало нынче. У меня в покоях тоже сегодня два сверчка забрались.
А потом прибавил:
— Ваше высочество целыми днями почти не выходите, непременно надевайте лишний слой одежды, не простудитесь.
Сяо Динцюань, глядя, как они снова ставят кровать на место, слушал эти заботливые речи. Кивнул и рассеянно спросил:
— Ли Минъань уже принял дела в Чанчжоу?
— Указ, наверное, только что дошёл, должно бы… — начал было Ван Шэнь, но вдруг осёкся, поняв, что сказал лишнее. И поспешно поправился:
— Ваше высочество, в этом деле я не могу быть уверен.
Сяо Динцюань слегка усмехнулся:
— Значит, и правда Ли Минъань… Что ж, человек он толковый, только слышал я, будто ещё в прежние годы, служа в канцелярии, не умел ладить ни с начальством, ни с подчинёнными. Как же вышло, что именно его назначили?
Ван Шэнь тяжело вздохнул:
— Ваше высочество, лучше вам пораньше лечь. А я откланяюсь.
Принц не стал продолжать. Дождался, пока все разошлись, и вновь лёг. Теперь стрекотания больше не было. Он поднял с пола книгу, которую недавно швырнул, пролистал пару страниц и усмехнулся:
— «В седьмом месяце — в поле, в девятом — в доме[2]»… ведь это словно обо мне сказано?
Абао взглянула на него. Он лежал с раскрытой книгой «Мао-ши[3]» на лице; было неясно, думает ли он о чём-то или притворяется. Она решила не тревожить его, лишь продолжала собирать одежду.
Когда всё было сложено, она подошла к нему, он всё так же лежал неподвижно. Тогда Абао осторожно сняла книгу с его лица… и вдруг увидела его широко открытые глаза, пристально глядящие прямо на неё. Девушка вздрогнула от неожиданности, на миг замерла, потом вновь положила том на его лицо, прикрыв этот немой взгляд.
С двадцать седьмого дня восьмого месяца двор отправил в Чанчжоу трёх императорских посланников, один за другим. К восьмому дню девятого месяца первый из них уже возвратился в столицу и доложил государю: Ли Минъань прибыл из Чэнчжоу в Чанчжоу и принял печати власти.
Младший генерал Гу также получил высочайший указ и лишь ожидал, когда все дела в войске будут переданы новому начальнику, чтобы вместе с двумя посланниками отправиться в путь к столице.
Император, приняв донесение Ли Минъяня, долго молчал, вглядываясь в свиток, потом спросил:
— Когда Гу Фэнин получил указ, как он себя повёл?
Посланник ответил:
— Младший генерал бережно убрал свиток, а потом осведомился у нас о здоровье наследного принца и о генерале Гу.
Государь усмехнулся:
— Так кого же он спросил первым: о принце или о генерале?
Посланник на миг растерялся и сказал:
— Первым он спросил о вас, ваше величество.
Император сказал:
— Как именно он спрашивал? И что ты отвечал?
Посланник задумался на миг и ответил:
— Младший генерал Гу спросил: «Каково здоровье государя?» Я ответил: «Государь в добром здравии».
Затем он сказал: «А как наследный принц?» Я ответил: «Его высочество также в порядке; по воле государя временно пребывает в храме Чжунчжэн, участвуя в разборе дела о мятеже Ли».
Тогда младший генерал спросил: «О каком Ли идёт речь?»
Я ответил: «О прежнем главе Канцелярии Чжуншу, Ли Бочжоу».
Генерал замолчал, только спустя некоторое время спросил ещё: «А как генерал Гу?»
Я ответил: «Старого недуга у него ныне обострение, но, как я слышал перед отъездом из столицы, государь отправил к нему нескольких лекарей из Тайюаня, которые тщательно заботятся о нём. К тому времени, как младший генерал возвратится в столицу, его отец, верно, поправится».
Младший генерал выслушал и больше не сказал ничего, только пригласил меня в военный шатёр разделить с ним ужин.
Император кивнул:
— Умеешь говорить.
Посланник поспешно склонился:
— Благодарю государя за похвалу.
Когда посланник откланялся и вышел, император вновь взял со стола донесение из Чэнчжоу. В нём говорилось то же самое: воевода Ли Минъань прибыл в Чанчжоу; в войске весть о перемене начальства вызвала смятение, но несколько заместителей усмирили людей, уверяя, что это лишь временное распоряжение. И потому до сих пор никаких волнений не возникло. Слова донесения почти полностью совпадали с докладом самого Ли Минъяня, и только тогда государь с облегчением выдохнул.
Окно в боковом покое было неплотно закрыто, и в зал ворвался порыв прохладного ветра. Император закашлялся дважды. Чэнь Цзинь, встревоженный, поспешно велел захлопнуть створки и сказал:
— Ещё рано разжигать жаровни, а воздух уже пробирает холодом. Государь всё сидите без движения, наденьте ещё одну одежду.
Император поднялся:
— Не стану больше сидеть. Принеси мою тёплую шубу. Хочу выйти и пройтись.
Чэнь Цзинь тотчас подал ему шубу и помог надеть. Собирался идти следом, но услышал:
— Не нужно тебе за мной следовать. Ступай в храм Чжунчжэн, приведи ко мне Ван Шэня. Пусть ждёт меня в Восточном павильоне.
С этими словами государь вышел из зала.
Чэнь Цзинь глядел ему вслед, затем подозвал одного молодого евнуха:
— Ты немедля отправляйся, позови господина Вана в Восточный павильон. Только поспеши: если государю придётся ждать хотя бы одну минуту — вина падёт на тебя.
Мальчишка торопливо закивал и стрелой побежал к храму Чжунчжэн.
Император поднялся на башню и всмотрелся вдаль. На небесах растянулась бледная полоса облаков, из-под которой сочился косой золотисто-красный свет заката. Тонкие серые облачка под этим сиянием казались словно чешуёй дракона.
[1] с 23:00 до 01:00.
[2] «В седьмом месяце — в поле, в девятом — в доме» — восходит к «Ши цзину» (Книге песен), раздел «月令» («Месячные повеления»), где описывался ритм крестьянского быта.
[3] «Мао-ши» (毛诗) — это название одной из древних редакций «Ши цзина» (诗经, «Книги песен»), важнейшего памятника древнекитайской поэзии (XI–VI вв. до н. э.). В эпоху Хань существовало несколько школ толкования «Ши цзина», связанных с разными учёными родами (Ци-ши, Лу-ши, Хань-ши). Наиболее авторитетной стала редакция Мао (毛公), которую позднее принял Конфуцианский канон. Именно она дошла до наших дней и считается основной.
