В разное время суток кольцо меняло цвет и блеск. На рассвете и в сумерках оно было особенно прекрасно: от оранжево‑красного у горизонта оттенок переходил в пурпур, затем в изумруд и, наконец, в глубокую синеву, словно космическая радуга. Днём же кольцо сверкало серебром на фоне лазури, подобно алмазной реке, текущей по синему полю неба.
Самое грандиозное дневное зрелище — солнечное кольцевое затмение, когда кольцо заслоняло солнце. Тогда миллионы ледяных кристаллов преломляли свет, и небо вспыхивало огненными узорами. Различали два вида затмений: перекрёстное и параллельное. При параллельном солнце двигалось вдоль кольца, и раз в год наступал день полного параллельного затмения: от восхода до заката солнце шло по всей длине кольца. В тот день оно казалось серебряной фитильной дорожкой, зажжённой в космосе; огненный шар вспыхивал на востоке, мчался по небу и гас на западе. Это было зрелище, которое трудно описать словами. Люди говорили: «В этот день Бог прошёл по небу».
Но особенно чарующим кольцо становилось ночью. Его сияние было вдвое ярче лунного, и серебристый свет заливал землю. Казалось, что все звёзды Вселенной выстроились в плотные ряды и торжественно движутся по небу. В отличие от Млечного Пути, в этой звёздной реке можно было различить каждую прямоугольную «звезду» — ледяной блок. Половина из них мерцала, и сто тысяч мигающих огней создавали волны, будто космический ветер колыхал поверхность этой реки, превращая её в живое существо.
Снова раздался свист. Художник холода в последний раз вернулся на Землю и завис над Янь Дуном. Вокруг него закружились снежинки.
— Я закончил. Что скажешь?
Янь Дун долго молчал, потом произнёс лишь два слова:
— Преклоняюсь.
Он и вправду был покорён. Три дня и три ночи он не отходил от окна, глядя на ледяное кольцо, не ел, не пил, пока не упал от изнеможения. Когда смог подняться, снова вышел под открытое небо и не мог насытиться этим видом. Под кольцом он то терялся в смятении, то ощущал странное, безмолвное счастье, что испытывает художник, узревший совершенную красоту. Его душа растворилась в этом величии.
— Разве может художник желать большего, чем увидеть такое творение? — спросил Художник холода.
— Нет, — тихо ответил Янь Дун. — Больше мне ничего не нужно.
— Но ведь ты только смотришь. Создать подобное ты не способен — слишком мелок.
— Да, мы мелки, — горько усмехнулся Янь Дун. — Что поделаешь? У каждого семья, дети, заботы…
Он опустился на соляную землю, спрятал лицо в руки и погрузился в скорбь, что приходит к художнику, когда он осознаёт: есть красота, которую ему никогда не превзойти.
— Тогда назовём это творение вместе, — сказал Художник холода. — Пусть будет… Кольцо грёз. Как тебе?
Янь Дун помолчал, потом покачал головой:
— Нет. Оно родилось из моря, точнее, стало его вознесением. Мы и во сне не могли представить, что море способно на такую красоту. Пусть будет «Море грёз».
— Море грёз… Прекрасно! Пусть так и будет. Море грёз.
Тут Янь Дун вспомнил о своём долге:
— Скажи, перед уходом ты мог бы вернуть Море грёз в прежний облик — в наше реальное море?
— Чтобы я сам уничтожил своё творение? Смешно!
— Тогда скажи, сможем ли мы сделать это сами, когда ты уйдёшь?
— Конечно. Верните льды обратно, и всё.
— Но как? — Янь Дун поднял голову. В этот миг всё человечество словно затаило дыхание.
— Откуда мне знать? — равнодушно ответил Художник холода.
— Последний вопрос. Мы оба знаем: ледяные скульптуры недолговечны. А Море грёз?..
— Оно тоже не вечно. Защитная светопоглощающая плёнка на поверхности льда со временем разрушится и перестанет отражать тепло. Но исчезнет оно не тихо, как твои ледяные фигуры, а бурно и величественно: лёд испарится, давление разорвёт плёнку, и каждая глыба превратится в маленькую комету. Всё кольцо наполнится серебряным туманом, и Море грёз растворится в нём, а потом и этот туман рассеется в космосе. Вселенная будет ждать моего нового творения где‑нибудь в другом мире.
— Когда это случится? — голос Янь Дуна дрогнул.
— Когда плёнка утратит силу… По вашим меркам, лет через двадцать. Эх, опять разговоры не об искусстве! Суета, суета… Прощай, коллега. Любуйся тем, что я оставил вам.
Ледяной шар стремительно взмыл вверх и вскоре исчез. По наблюдениям крупнейших астрономических обсерваторий мира, он уходил по направлению, перпендикулярному плоскости эклиптики, и, достигнув половины скорости света, внезапно пропал в пространстве на расстоянии тринадцати астрономических единиц от Солнца, будто вошёл в невидимую дверь. Больше его не видели.
