Сяо Шань и Цзяоянь встретили меня со слезами. Цзяоянь упала на колени:
— Слава небесам, вы вернулись! Государь обещал, что спасёт вас, и сдержал слово.
Я отпила чаю и спросила:
— А дэфэй как умерла?
— Её отец изменил, его казнили, — ответила Цзяоянь. — Она тоже покончила с собой.
Я вздохнула. Она была несчастной женщиной, как и многие в этом дворце.
— А твоя наставница, — спросила я, — как ранила государя?
— Яд в благовонии, — сказала Цзяоянь. — Он не защищался, потому что узнал, что вас похитили. Потом всё же победил её, но пощадил.
Я сжала губы. Значит, он уже был отравлен, когда поехал за мной.
— Безрассудный, — прошептала я.
— Что, госпожа?
— Ничего.
Сяо Шань предложила:
— Искупайтесь, отдохните.
Я согласилась.
***
Вскоре пришли вести: переговоры прошли успешно, Кумоэр получил титул вана и признал подданство. Война окончена.
Говорили, будто император один ворвался в стан врага и покорил Кумоэра силой небесного величия. Я усмехнулась. Скорее уж очарованием.
На следующий день ожидали возвращения войск. Дворец гудел, готовясь к торжеству. Меня, как императрицу, заставили участвовать в приготовлениях. К вечеру я едва держалась на ногах и, сославшись на головную боль, вернулась в покои.
Не успела заснуть, как почувствовала прохладные пальцы на лице и услышала:
— Цанцан.
Я открыла глаза. Передо мной стоял Сяо Хуань, в дорожной одежде, с усталой улыбкой.
— Ты ведь должен прибыть завтра!
— Император прибудет завтра, — ответил он. — А я сегодня пришёл к тебе.
Он был в форме Подразделения по борьбе с ядами, лицо покрыто дорожной пылью.
— Как самочувствие? — спросила я.
— Гораздо лучше, — улыбнулся он.
— И всё же мчался в холоде? — я нахмурилась. — А Кумоэр и Минь Цзя?
— Ушли в Цзяньчжоу. — Он усмехнулся. — Кумоэр даже потребовал, чтобы в указе о наградах упомянули подвиг Бай Чифаня.
— Видно, не забыл его, — сказала я.
— И ты туда же, — засмеялся он.
— А вы ведь тоже шутили, — ответила я, — теперь моя очередь. Сяо‑дагэ, ты, наверное, голоден? Я велю подать еду и тёплое вино.
— Немного хозяйственная стала, — поддразнил он.
— Немного?! — я обняла его. — Главное, что ты жив.
Он прижал меня к себе, не говоря ни слова. Его тело было тёплым, не как раньше, когда даже под одеждой чувствовался холод.
Да, пока он жив, мне больше ничего не нужно.
Но где‑то внутри всё же шевелилось нечто крошечное, неуловимое, словно насекомое, грызло сердце.
— Государыня! — крик Цзяоянь раздался у двери.
Я подняла голову. Она стояла, зажав рот, а поднос с фруктами упал на пол.
— Мужчина… — прошептала она.
Я рассмеялась и крепче обняла Сяо Хуаня:
— Да, мужчина. Сегодня я грешу, а ты стой на страже.
Девушка застыла, пока Сяо Хуань не сказал:
— Цзяоянь, это я.
Она узнала голос, подбежала и упала на колени:
— Государь! Простите, я испугалась!
— Всего лишь мужчина, — усмехнулась я.
— Не говорите так, — возразила она серьёзно. — Раньше я бы помогла вам изменять, но теперь знаю, как он вас любит. Если вы его обидите, ему будет больно.
Я покачала головой:
— Что ты с ней сделал, что она теперь твоя союзница?
Он улыбнулся:
— Спасибо, Цзяоянь. Только никому не говори, что видела меня.
— Умру, но не скажу! — покраснела она.
— Не нужно умирать, — рассмеялась я. — Лучше принеси лёгкую еду и тёплое вино.
Она убежала, и вскоре всё было готово.
Мы поели, но он всё же кашлянул. Я подала ему женьшеневый отвар:
— Останься на ночь.
— Надо вернуться в стан, — ответил он.
— Зачем? Утром всё равно войдёшь в город.
Он лишь улыбнулся. Я поняла, его не переубедить.
После ужина он поднялся. Я проводила его до двери и подала плащ.
— Ветер сильный, — сказала я. — До завтра.
— До завтра, — ответил он и исчез в темноте.
Я подняла глаза к небу. Ни звезды, ни луны. И то насекомое в сердце вдруг стихло.
Дэю восьмого года, девятый день двенадцатого месяца. Победоносные войска вошли в столицу. Под звуки барабанов и пушечных залпов император на чёрном коне въехал в ворота.
Я стояла среди женщин у Золотого моста, когда он появился в золотых доспехах, сияющий, как солнце.
Все склонились ниц, а я, нарушив церемонию, подняла голову и увидела, как мимо боковых ворот проезжает украшенная карета. В ней сидела женщина.
Хуэй‑чэ — колесница для высших наложниц. И я вспомнила: дэфэй Ду Тинсинь не было среди встречающих.
Она сопровождала его в поход. Она была в Шаньхайгуане, когда я лежала в шатре Кумоэра. Те сладкие благовония в комнате — её. Когда я вернулась, именно она была рядом с ним, заключая мир. А прошлой ночью он спешил обратно к ней.
Насекомое в сердце зашуршало громче, заполнив всё.
Барабаны, трубы, крики — всё исчезло. Я поняла, что это за звук. Ревность, грызущая душу.
Император приближался. Солнце отражалось от его доспехов, от гривы коня, и он казался небесным существом.
Я смотрела на него и вдруг подумала: «Тот ли это юноша, что когда‑то улыбался мне под осенним ветром Цзяннани?»
Он встретил мой взгляд. В его глазах не было удивления, лишь мягкость и спокойствие.
Позади меня — склонённые люди, позади него — тоже. Между нами — пропасть, и я поняла: он уже на другом берегу.
