Хозяин Вэнь согласился, чтобы этот груз доставил Фэнлайгэ, и, проявив показное радушие, велел приготовить повозки и лошадей, лично проводил нас до ворот.
Но я видела, как под его учтивой, выверенной до мелочей улыбкой прятались страх и отвращение.
И неудивительно, в зале его поместья по‑прежнему валялись изуродованные тела — те, кто долгие годы властвовал на просторах Янцзы, а среди обломков мебели чернели отсечённые руки и ноги двадцати восьми убийц, некогда грозивших всему цзянху. Теперь же они были ничем, пылью, сметённой одним взмахом меча. За одно лишь мгновение грозная организация Цибуу перестала существовать. Такая сила не могла не внушать ужас.
Сяо Хуань и Бай Суцянь будто не замечали, как побледнел хозяин Вэнь. Для них существовала лишь цель — всё остальное не имело значения.
У ворот стояла повозка, приготовленная для нас. Бай Суцянь, не дожидаясь распоряжений, коротко приказала:
— Я и господин поедем в повозке, остальные — верхом.
— Я ранена, голова кружится, не смогу держаться в седле, — поспешила сказать я.
Бай Суцянь нахмурилась:
— И что же?…
— Пусть едет с нами, — спокойно произнёс Сяо Хуань и, пригнувшись, первым вошёл в повозку.
Я последовала за ним; Бай Суцянь промолчала. Остальные вскочили в седла, и наш отряд вновь двинулся в ночь.
К рассвету небо на востоке уже светлело. Поместье Вэня исчезло вдали, вокруг тянулись зелёные поля и редкие деревья.
Сяо Хуань молча опирался на стенку повозки, глядя в окно, где за мутным стеклом мелькали горы и деревья, словно нарисованные тушью. В бледном утреннем свете пятна засохшей крови на его лице казались особенно резкими.
Я достала из рукава платок и протянула ему:
— Вытри лицо.
Он чуть удивился, но взял платок и тщательно стёр кровавые следы.
Я не выдержала:
— Зачем убивать? Разве нельзя было просто обезоружить их?
Он посмотрел на запятнанный платок, глаза его оставались безжизненно спокойными:
— Если можно было бы не убивать, я бы не убивал.
Я замолчала. Понимала, что он прав, но не могла примириться с этой жестокостью.
Повозка катилась долго. Мы молчали.
Не знаю, сколько прошло времени, когда снаружи послышался шум. Кучер свернул к обочине и остановил лошадей. Бай Суцянь приподняла занавеску:
— Что случилось?
— Нечисто, госпожа, — ответил кучер. — В деревне, похоже, кто-то умер.
У дороги стояло небольшое селение; у ворот одного дома толпились люди с мрачными лицами.
Сяо Хуань, всё это время безмолвно глядевший в окно, нахмурился:
— Сяо Цянь, сходи, посмотри.
Бай Суцянь кивнула, спрыгнула с лошади, расспросила кого-то и вернулась:
— У женщины в родах пошло что-то не так, кажется, уже не дышит.
Сяо Хуань опёрся о стенку повозки и поднялся:
— Я посмотрю.
— Господин… — тихо позвала Бай Суцянь, но всё же согласилась: — Хорошо.
Она послала двух учеников предупредить хозяев дома и пошла за ним.
Родственники роженицы, услышав, что врач согласен взглянуть, бросились навстречу. Молодой муж, смущённо переминаясь, пробормотал:
— Божественный врач, вы мужчина… это, пожалуй, не совсем прилично…
Я шагнула вперёд:
— Что для тебя важнее: приличия или жизнь жены?
Тем временем Сяо Хуань уже вошёл во двор. На каменных плитах темнели пятна крови, в воздухе стоял тяжёлый запах.
— Где роженица? — спросил он.
Ему указали на боковую комнату. Бай Суцянь отослала всех посторонних.
Я задержала мужа у двери и поспешила следом. Женщина лежала на кровати, простыня под ней пропиталась кровью.
Сяо Хуань стоял у изголовья, быстро касаясь пальцами точек от лба до живота.
— Тазовое предлежание, — произнёс он после короткой паузы. — Принесите инструменты.
Бай Суцянь колебалась:
— Господин…
Он уже успел пройтись по всем точкам на теле женщины и кивнул:
— Всё будет хорошо.
Бай Суцянь молча взяла у ученика ножи, подходящие для операции.
Когда инструменты простерилизовали и занавесили дверь плотной занавесью, Сяо Хуань вместе с повитухой остался за ней. Мы с Бай Суцянь поочерёдно подавали кипяток и выносили кровавые тазики. Прошёл целый час, прежде чем из‑за занавеси донёсся слабый стон.
Ещё через полчаса раздался тонкий детский плач. Повитуха вынесла окровавленного младенца, лицо её, морщинистое и усталое, сияло, как цветок хризантемы:
— Настоящий божественный врач! За всю жизнь не видела, чтобы мёртвую подняли к жизни!
Сяо Хуань ещё долго оставался внутри, зашивая рану. Когда он вышел, руки его были в крови, синяя одежда перепачкана, лицо усталое, но голос спокоен:
— Жизни опасности нет. Я выпишу рецепт, пусть принимает отвар — поправится.
Повитуха не унималась:
— Никогда не видела, чтобы мужчина не побрезговал женской кровью. А ведь такой учёный, благородный человек!
Сяо Хуань не ответил. Под благодарственные поклоны мужа роженицы он подошёл к столу, но вдруг пошатнулся и ухватился за стену.
— Господин! — вскрикнула Бай Суцянь.
Он выпрямился, махнул рукой: всё в порядке. Никто, кроме нас, не заметил, как он побледнел.
