— Как выглядит обряд искупления? — Грэйт наконец услышал нечто, что пробудило его любопытство. Он с трудом отогнал остатки дремоты, приоткрыл глаза и тихо спросил сидевшего рядом управляющего магической башни.
Он ведь и вправду никогда не видел этого! Ни в храме Бога Войны, ни в святилищах Богини Источников ему не доводилось присутствовать при подобном. А что до жрецов Природы… В памяти Грэйта они всегда были добряками. Добряки тоже умеют гневаться, и их гнев страшен, но — какой же обряд искупления они налагают?
Во всех его прошлых и нынешних жизнях он слышал лишь одну историю: будто бы какого-то императора папа отлучил от церкви, и тот в разгар зимы облачился в рубище кающегося монаха, босой, с непокрытой головой, три дня и три ночи стоял у врат собора, укрытый лишь шерстяным плащом… Но это явно не в духе жрецов Природы. Их священный ритуал будет иным. Каким?
Управляющий маг бросил на него полный отчаяния взгляд и беззвучно вздохнул. Магистр Нордмарк, простите, но вы ведь сами — жрец Природы. Вы же и подняли всю эту бурю, а теперь спрашиваете у меня, какие у вашего ордена порядки? К счастью, он шептал едва слышно, и священнослужители сделали вид, что не заметили.
Старейшина Айтев тем временем горячо спорил с архисвященником Бога Войны и верховным жрецом Богини Источников:
— Кто оскорбляет Бога Войны, того вы заставляете высечь из цельного камня статую в рост человека, а потом в рубище, босиком, неся её на плечах, принести в храм, так ведь?
— То — за тяжелейшее святотатство, — буркнул архисвященник. — И у вас ведь нет статуй…
— А в прошлый раз, когда герцог осквернил храм Богини, разве он не шёл босой по каменным плитам площади, в рубище, и не каялся на коленях в главном зале?
— Верно, но у вас ведь нет храмов. Что, заставите графа ползти босиком по колючему кустарнику?
Долго спорили, шумели, наконец кое-как пришли к соглашению. Разумеется, окончательное решение должен будет подтвердить сам граф, когда вернётся из столицы. А строгость обряда искупления прямо зависела от величины компенсации.
— Одними лишь доходами от продажи хамона дело не обойдётся! — сурово возгласил Аитев, выступая от лица соседних братств жрецов Природы и особенно — от имени тех, кто уже собрался вернуться в Роcконский уезд. — Что же это получается? Вы пасли свиней на могилах наших предков, а теперь хотите отделаться тем, что вернёте прибыль от этих свиней? Да если так можно, мы завтра займём замок графа, заведём там свинарник и скажем: «Ну и что, отдаём выручку!»
— Но у нас и так уже ничего не осталось! — всхлипнул Пенния-рыцарь. Солидный мужчина, привыкший к почестям и довольству, в этот миг униженно рыдал и умолял, едва не катаясь по полу. — Все знают, насколько мизерная прибыль от хлебопашества! Весь наш доход — лишь свиньи да хамон, и большая часть уходит в столицу! Все деньги — у отца-графа, а я, его младший сын, могу распоряжаться только малым! Если этого мало…
Он развёл руками, обрисовав в воздухе широкий круг:
— В подвалах у нас ещё лежат три партии окороков: прошлогодние, позапрошлые и позапозапрошлые! Возьмите их все! Больше предложить нечего!
Грэйт слушал это всё с возрастающим отвращением. Наконец он не выдержал, откашлялся и вмешался:
— Скажите, у ордена Природы в Роcконском уезде ведь были свои земли и владения?
Разумеется, были. Даже в Хартлане у братства были два посёлка, а в городе — несколько домов. В Нивисе и вовсе — целые горные склоны. А тут — целый уезд! И где всё это? Чьи теперь поля, чьи дома, чьи сёла?
В комнате воцарилась тишина. Тогда из-за спины Аитева выступил один из друидов средних лет, лицо его горело негодованием:
— Были, и немалые! Около священной рощи — два холма, речка и деревня на берегу. Ещё несколько участков по уезду…
Он взмахнул рукой, и в воздухе возникла карта Роcконского уезда. Красными линиями он обвёл земли, некогда принадлежавшие жрецам. Грэйт вгляделся и прикинул в уме: почти двадцатая часть уезда! Пусть в основном не лучшие земли, но площадь была внушительной. А главное — это были последние островки милосердия для простолюдинов. Там всегда можно было выкроить горсть зерна или пригоршню ягод, не рискуя попасть под плётку за «воровство».
— Эта земля принадлежит нашему роду! — вдруг вскочил один из молодых дворян за спиной Пеннии. — Мы её купили за золото! У нас есть акт купли, есть печати городского совета!
— И эта тоже наша! — поддержал другой.
Грэйт окинул взглядом зал. Многие молчали, но лица выдавали их участие в разделе чужой собственности. Даже у хозяина башни и у храмовников глаза бегали — значит, и они приложили руку.
Забрать всё обратно? Вернуть сразу же? Это значило бы встать против всего местного сословия. Слишком много врагов разом.
Ну что ж. Роль злодея снова на мне.
Грэйт опустил голову, голос его прозвучал тихо, но ледяно:
— В Роcконском уезде свиньи больше не будут есть жёлуди.
Так называемый «хамон из желудей» больше не будет существовать.
— Что?! —
— Как это?! —
Дворяне вскочили, в глазах их сверкнул ужас. Это был их главный и почти единственный доход. Потеря желудёвого хамона — значит, потеря более половины уездных прибылей.
— Вчера, в священной роще, — продолжал Грэйт, — я обратился к дубам и попросил их не плодоносить так обильно, как прежде. Попросил передать это весть всем дубам. А сейчас как раз пора цветения и опыления…
Он поднял взгляд, холодно скользнул им по залу, задерживаясь на каждом побледневшем лице:
— Думаю, весть уже разнеслась. Может быть, дубы не станут слушать меня… но может быть — станут.
Словно ужаленный, Аитев рванулся к окну и прямо с подоконника выпорхнул наружу, словно огромная птица. Он прильнул к стволам дубов, шептался с ними, переходил от одного к другому. Наконец вернулся, мрачный, но торжественный:
— Они услышали. Я расспросил десяток деревьев — и все они пообещали плодоносить лишь понемногу.
Плоды упадут в землю, проросшие желудочки станут новыми дубами. Но прокормить стада — уже не смогут.
И чтобы всё вернуть? Чтобы дубы снова давали плодов в изобилии? Для этого нужно лишь одно — прийти к жрецам Природы. Встать на колени и молить их. Лишь тогда они заговорят с деревьями и изменят их волю.
