Он стоял, как вкопанный. Щёки вдруг налились жаром, но через миг кровь отхлынула, и лицо побледнело до мрамора. Под взглядом Исяо, полном нежного недоумения, он осторожно коснулся её лица и прошептал:
— Как хорошо, что ты вернулась живая… Если бы с тобой что-то случилось — я бы никогда себе этого не простил.
На обратном пути мысли Фэн Суйгэ путались, как нити, сплетённые болью и надеждой.
Весть о беременности Исяо должна была бы стать счастьем, великим, сияющим, как утреннее солнце. Но рана Сиян… та рана лежала на сердце тяжёлым камнем, давила, не позволяя радости пробиться сквозь тьму.
Раньше, на поле боя, он поступал иначе: встретив солдата с такой тяжёлой раной, он всегда приказывал добить его, не потому, что был бесчувственен. Он своими глазами видел, как те, кто истёк кровью, корчились в судорогах, и видел, как страдание превращает смерть в мучительный кошмар, поэтому позволять им медленно истечь кровью означало настоящую жестокость.
Когда они вошли во двор, Ся Цзинши стоял, сложив руки за спиной. Врач вышел из хижины, бледный и измождённый, и, услышав шаги, ловко остановился перед ним. Ся Цзинши бросил взгляд в их сторону и, как всегда, спокойно произнёс:
— Вернулись.
Сдерживая тревогу в груди, Фэн Суйгэ кивнул и спросил тихо:
— Ну?
Ся Цзинши молчал, врач же, поражённый, внезапно рухнул ничком и, всхлипывающим голосом, сказал:
— Я сделал всё, что мог, но рана слишком велика, тело слишком истощено. В такой ситуации можно разве что…
— Хватит! — Фэн Суйгэ не вытерпел и развернулся, чтобы уйти. Ся Цзинши окликнул его:
— Постой.
Отогнав врача в сторону, Ся Цзинши подошёл сзади и после долгой паузы тихо произнёс:
— Ты всерьёз собираешься дать ей истечь кровью?
Фэн Суйгэ подскочил, будто ужаленный:
— Что ты имеешь в виду?!
— Ты должен понимать, — сказал Ся Цзинши так спокойно, будто говорил о погоде, — если так продолжится, ей будет только хуже. Если ты действительно знаешь, что для неё лучше, решай скорее.
Фэн Суйгэ опустил голову и молчал.
Ся Цзинши говорил правду, но это же Сиян. Сиян, с которой он рос с детства. Сиян, которую он держал на ладони и берег.
— Я не смогу этого сделать, — наконец прошептал Фэн Суйгэ, голос его дрожал. — Она — моя родная кровь. Как я смогу опустить руку?
Фэн Сиян лежала неподвижно на постели. Из раны на спине сочилась густая тёмно-алая кровь, стекая по телу, впитываясь в подушки. Пунцовые пионы, вышитые на парче, словно впитывали в себя её жизнь, горели ярче, будто вспыхивая в последнем торжестве.
Казалось, тело раскололось надвое, боль шла от плеча к спине, жгла огнём. Перед тем как сознание погасло, она успела увидеть его широко раскрытые глаза. Такие чистые, такие ясные глаза… и вдруг — полные боли.
Кто-то всё время ходил вокруг, слышались шорохи, приглушённые голоса, но ни один из них не принадлежал ему. Даже старший брат куда-то исчез. Неужели все ушли к Исяо?
Нет… он здесь, где-то рядом. Она чувствовала это. Послышались лёгкие шаги. Люди, что хлопотали возле кровати, поспешно отошли. Кто-то подошёл ближе, осторожно коснулся её лба. Знакомый аромат сандала — это был брат.
Она попыталась разомкнуть губы, спросить, где он, но ни звука не сорвалось.
В отчаянии она почувствовала, как на щёку упала горячая капля, скатилась к губам.
Солёная… это слеза?
Она не успела удивиться, брат вдруг поднялся, порыв воздуха от его движения остудил след слезы на лице.
Глухо хлопнула дверь.
Она не успела понять, что происходит, как вдруг послышался лёгкий шелест одежды. Тёплый палец коснулся её щеки, вызвав дрожь во всём теле.
Это был он.
Он заговорил:
— Уже второй раз, — произнёс он с улыбкой, в голосе его слышалось и сожаление, и усталость.
Его дыхание касалось её лба, мягкое, тёплое.
— Наверное, всё это судьба. В этой жизни слишком многое было не в моей власти. Я не ждал многого, только того, чтобы она могла быть счастлива. И, да, я был несправедлив, позволял тебе отдавать себя, и ничего не смог дать взамен.
Она хотела просто слушать его голос, но слёзы сами собой потекли из-под ресниц. Никогда ещё они не были так близки и телом, и душой.
— Ты слышишь меня? — его ладони бережно вытирали её слёзы. — Я не хочу лгать тебе. Поэтому не обещаю новой жизни. Эта жизнь — мой долг перед тобой. В следующей — я могу умереть ради тебя. Но жить… я смогу лишь ради неё.
Он чуть приподнял её голову, приложил к губам холодную, пахнущую теплом ладоней, фарфоровую чашу. Лёгкая, прозрачная жидкость скользнула в рот. Она инстинктивно сглотнула.
«Как горько».
