Он сказал это так естественно, будто всё происходящее само собой вытекало из порядка вещей. А Чу Юй лишь растерянно моргнула. Вэй Юнь поднялся, подошёл к сундуку и стал искать ей одежду. Пока он перебирал складки ткани, говорил спокойно:
— Встань, поешь немного. Гу Чушэн уже рассказал мне, что делается в городе. Говорит, ты будто бы знаешь, как заставить других тоже выдать зерно. Что за способ у тебя?
— У меня? — Чу Юй лениво потянулась, села и позволила Вэй Юню накинуть на плечи верхнюю одежду. Она раскрыла руки, давая ему застегнуть застёжки, и без тени смущения ответила: — Да никакого особого способа. Если не дадут — заберу.
— А я-то думал, ты придумала что-то хитрое, — Вэй Юнь усмехнулся, завязывая ей пояс. — Но ведь людей много, всех не ограбишь.
— И не нужно всех, — спокойно возразила она. — Ты с моим братом и Сун Шиланем подпишете приказ. Пусть каждый ван пришлёт зерно. Укажите точно, кто и сколько. Только не требуйте слишком много, ровно столько, чтобы не жалко, чтобы казалось: откупился от беды. Пусть везут в четыре приёма, а к каждому разу приложите список, кто должен сдать в этот раз. И установите правило: кто опоздает или вовсе не пришлёт, того объявим нечестивцем и выступим против него войной. В первой партии пусть будет немного имён, их я сама обойду. Этого хватит.
Это нельзя было назвать изощрённым планом. Вэй Юнь, подумав, понял, что иной способ вряд ли окажется действеннее.
Теперь лишь у него, у Чу Линьяна и у Сун Шиланя оставались запасы и войска. Если они объединятся, для любого другого вана это будет гибель. Они — словно меч, висящий над головами прочих. Кто отдаст зерно — того меч не коснётся; кто откажется — пусть и не погибнет сразу, но вряд ли рискнёт испытать судьбу. Если бы требовали слишком много, кто-то, может, и решился бы на отчаянную игру. Но когда цена умеренна, большинство предпочитает потерять немного, лишь бы избежать беды.
Такова любая игра: один может выиграть или проиграть, но когда игроков много, каждый выбирает то, что выгоднее лично ему, и в итоге все вместе приходят к наихудшему исходу.
Пока Вэй Юнь размышлял над её словами, Чу Юй умылась и подошла ближе. Она немного смущённо спросила:
— Скажи, долго нам ещё оставаться в Юньчэне?
— Недолго, — он взял её за руку и, не отпуская, повёл к выходу. Голос его звучал спокойно: — Как только здесь всё устроим, двинемся на Цзючэн. Надо готовиться заранее. Если получим зерно, Чжао Юэ вряд ли оставит нас в покое.
— Но ведь Гу Чушэн говорил…
— Он уже здесь, — Вэй Юнь покачал головой. — С той минуты, как он увёл обоз и прибыл в Юньчэн, для Чжао Юэ он стал пешкой, от которой отказались.
— Разве он не собирается его использовать?
— Конечно, собирается, — Вэй Юнь усмехнулся. — В Хуацзине повсюду люди Чжао Юэ. Он не рискнёт отпустить Гу Чушэна, и пока есть хоть малейшая возможность вернуть его на свою сторону, он будет цепляться за неё.
— А что теперь с самим Гу Чушэном? — нахмурилась Чу Юй. — Он ведь сдал город, не отпустишь же его просто обратно в столицу?
— Сегодня утром, когда шёл штурм, мы с ним разыграли сцену. Формально он не сдавался: ворота открыл его подчинённый, а сам он будто бы остался верен долгу и заявил, что погибнет вместе с городом. Сейчас он у меня под стражей, как пленник. Я напишу Чжао Юэ письмо, предложу обменять «верного слугу» на зерно.
— Чжао Юэ не согласится, — рассмеялась Чу Юй.
— А Гу Чушэн сам написал послание, — Вэй Юнь улыбнулся. — Такое, что любой, кто прочтёт, прослезится. Если Чжао Юэ не спасёт его, получит дурную славу. Пусть даже зерна не даст, зато все будут его поносить.
— Вы двое… — Чу Юй покачала головой, не зная, смеяться или сердиться.
Ей вдруг стало ясно, с такими, как Вэй Юнь и Гу Чушэн, труднее всего иметь дело. Она привыкла решать всё мечом, а эти люди владели словом, как клинком. Сперва снимут кожу речами, потом пронзят серебряным копьём.
