Зимой пятого года правления Юаньхэ в Цинчжоу случилось сильное землетрясение. Толчки докатились до Лочжоу и Байчжоу. Три великих рода — Вэй, Чу и Сун — совместно издали «Указ о сборе зерна», требуя помощи для пострадавших, и направили генерала Северного крыла Чу Юй во главе войска усмирить тех, кто осмелится отказать.
За полмесяца Чу Юй уничтожила три дома: хоу из Хуайяна И, Цзян Юна из Бинчэна и Чэнь Хуая с реки Лохэ. Весть об этом потрясла Поднебесную, и с тех пор никто больше не смел уклоняться от подати.
Тем временем Вэй Юнь выступил в Цинчжоу, занял Циннань и Цинбэй; Чу Линьян овладел владениями рода Се в Линьи, а Сун Шилань получил три города, принадлежавшие дому Ван.
Зима того года была лютой. Землетрясение и мороз вместе обрушились на Цинчжоу, усугубив бедствие. К счастью, зерна хватило, и край постепенно пришёл в равновесие.
В день, когда донесение о стабилизации Цинчжоу отправили в Хуацзин, Чжао Юэ сидел в императорском кабинете и принимал придворного врача.
В последнее время он чувствовал себя изнурённым. Будучи человеком осторожным, он сменил уже не одного лекаря.
Рядом Чжан Хуэй читал донесение из Цинчжоу и, дочитав, сказал:
— Теперь, когда они раздают зерно, Вэй Юнь и прочие всё больше снискивают любовь народа. Они требуют хлеба от всех, а сами дают немного. Государь, может, нам тоже стоит заявить о себе? Кто посмеет снабжать их — того и ударим.
Вэй Юнь, Сун Шилань, Чу Линьян — кость крепкая, но мелкие роды бить не страшно.
Чжао Юэ потер виски, закрыл глаза и спросил:
— Гу Чушэн не собирается возвращаться?
— Генерал Яо ничего не сообщил.
— Понятно, — тихо ответил Чжао Юэ. — Цинчжоу всё же земля Яо Юна. Если там всё разрушить, хлопот не оберёшься. Пусть спасают, раз уж взялись. Но объявление напиши, будто Вэй Юнь захватил наше зерно для бедствующих. И обругай его хорошенько.
Чжан Хуэй опешил, но быстро понял замысел.
Ведь именно двор должен был первым прийти на помощь Цинчжоу, а не Вэй Юнь. Теперь же, если объявить, что тот присвоил казённое зерно, можно и лицо сохранить, и народ обмануть, будто бы император тоже печётся о спасении, а действия Вэй Юня — лишь показуха.
Чжан Хуэй усмехнулся:
— Государь, вы мудры.
Чжао Юэ не ответил. Голова болела всё сильнее.
— Ты говорил, в Байчжоу вспыхнула зараза?
— Да, в деревне Дунцзя, у самой границы с Цинчжоу. Болезнь свирепствует, уже перекинулась на соседние сёла. Генерал Яо разбирается.
— Принеси карту.
Чжао Юэ открыл усталые глаза. Чжан Хуэй развернул карту и показал:
— Вот здесь, государь.
Император долго смотрел на отметку и тихо произнёс:
— Рядом ведь течёт Южная река.
Эта река берёт начало в Байчжоу, пересекает Хуачжоу и впадает в море, главная водная артерия тех мест.
Чжан Хуэй не понял, к чему клонит государь, и только подтвердил:
— Так точно. Город Цзянбай стоит прямо на её берегу.
Чжао Юэ молчал. Он долго глядел на Цзянбай, потом вдруг сказал:
— Немедленно послать войска на помощь Яо Юну. Любой ценой взять Цзянбай!
— Государь? — Чжан Хуэй не понял. Цзянбай не был ни стратегическим пунктом, ни богатым городом.
— И ещё, — продолжил Чжао Юэ, постукивая по подлокотнику, — из Яньчжоу выступить двадцати тысячам. Обойти Нючэн и прямо к Байлину.
— Государь, — нахмурился Чжан Хуэй, — если минуем Нючэн, а Вэй Юнь вернётся и соединится с его гарнизоном, нас зажмут между двух огней.
— После взятия Байлина не задерживаться, — устало произнёс Чжао Юэ. — Увести семью Вэй Юня.
Теперь Чжан Хуэй понял.
Император не был военным гением, но в коварстве и расчёте ему не было равных. Для него город имел значение не из‑за богатств или укреплений, а потому, что там жили те, кто дорог врагу.
Когда‑то он позволил северным варварам разбить дом Вэй в ущелье Байдигу, воспользовавшись слабостью Яо Юна и прямотой рода Вэй. И теперь действовал тем же способом.
Чжан Хуэй поклонился и поспешил исполнять приказ.
Когда он ушёл, Чжао Юэ открыл глаза и обратился к придворному врачу, всё ещё стоявшему на коленях:
— Придворный лекарь Гао, есть ли вывод?
— Государь… — врач замялся. — Похоже, вы слишком изнурены заботами.
— Я всё время чувствую усталость.
— Да, Ваше Величество, вы переутомлены.
Чжао Юэ помолчал, потом поднялся и направился во дворец старшей принцессы.
Она в это время стояла под голыми сливами и наблюдала, как слуги роют землю. Цветы почти все облетели, лишь несколько ветвей ещё цвели в глубине сада.
Император остановился вдали и смотрел, как она спокойно распоряжается, велит зарыть в землю несколько кувшинов с вином.
Он не подал голоса, пока она не закончила. Тогда одна из служанок шепнула:
— Госпожа, государь здесь.
Принцесса подняла голову и увидела его у дерева. Он подошёл, поправил на ней одежду и мягко спросил:
— Что делаешь?
— Зарыла вино, — улыбнулась она. — К следующей зиме можно будет откопать и выпить.
Он взял её за руку. Холодная, словно изо льда. Он согрел её своими ладонями и сказал с улыбкой:
— В будущем году ребёнок уже заговорит. Я выпью с тобой.
Принцесса лишь тихо улыбнулась. Он повёл её в покои, устало добавив:
— Вся страна в смуте. Вэй Юнь, Сун Шилань, Чу Линьян, ни один не даёт покоя.
Он усадил её, велел подать горячей воды, сам намочил платок и вытер ей руки.
— Не тревожься, — сказал он тихо. — Я всё улажу. Когда наш сын подрастёт, — он поднял взгляд и улыбнулся, — я передам ему прочный, спокойный трон.
Он коснулся её волос и произнёс с нежностью и серьёзностью:
— Ты станешь Императрицей, потом Императорской Матерью. Всю жизнь останешься самой почитаемой женщиной под небом и не испытаешь ни малейшего унижения.
Принцесса вздрогнула, опустила глаза и долго молчала, прежде чем тихо ответить:
— Хорошо.
Он склонился к её плечу, как когда‑то в её дворце, и прошептал:
— Всё, что я делаю, ради тебя и ребёнка. Не кори меня.
