Цинь Сы вошёл и увидел, как Лу Нянь, склонившись, вытирает губы ребёнку, Чжао Яюань стоит рядом, а малыш радостно зовёт её «мамой». Лицо Цинь Сы потемнело.
Молчание повисло в комнате.
— Эй, это не твоя мама, — поспешно сказал Чжао Яюань, чувствуя неловкость.
Малыш, уловив перемену в воздухе, надул губы, его глаза наполнились слезами. Лу Нянь не выдержала:
— Не плачь, не плачь, пойдём, тётя даст тебе клубнику.
Она вывела его во двор, бросив на мужа быстрый взгляд. Лу Нянь знала, что он сердится, но его легко успокоить. Стоит им остаться наедине, и всё пройдёт.
Чжао Яюань чувствовал себя неловко. Внешне спокойный Цинь Сы не сказал ни слова, будто ничего не случилось. Так было даже страшнее. Чжао Яюань знал, что за этой сдержанностью скрывается резкая и безжалостная натура, способная на всё, если задеть больное место.
Когда разговор о делах закончился, Цю Ли задержался и тихо спросил:
— Вы с сестрой и правда не собираетесь заводить ребёнка?
— Сначала сам женись, — отозвался Цинь Сы, не поднимая глаз.
— …
— У неё слабое здоровье, — спустя паузу добавил он. — Роды слишком опасны.
Он и сам не стремился к детям, а теперь и вовсе не хотел рисковать.
— Если вы оба согласны, то и не нужно, — мягко сказал Цю Ли. — Главное, чтобы Нянь-Нянь была здорова.
Лу Нянь не знала, о чём они говорили. Она тем временем играла с Чжао Сюи и умилялась. Такой послушный, красивый ребёнок! И вдруг она подумала о том, каким был бы их с Цинь Сы малыш. Наверное, замкнутым, немногословным, как он сам в детстве. Но ведь это из-за того, что тогда ему не хватало любви. Если бы его с малых лет окружили теплом, он вырос бы другим.
Когда гости ушли, в доме остались только они вдвоём.
— Ты ведь не сердишься? — спросила она с улыбкой.
Он молчал, опустив взгляд. Она устроилась у него на коленях и вздохнула:
— Ты же сам не хочешь детей, вот и приходится занимать чужое, — пошутила она.
Он обнял её, поцеловал и не ответил. Лу Нянь знала, он боится за неё, боится болезни, потому и не хочет говорить об этом.
Вдруг она вспомнила, что все эти годы тайно помогала приюту «Росток», где когда-то жил Цинь Сы.
Лу Нянь следила, чтобы каждая монета шла на детей, и радовалась, видя, как там всё меняется к лучшему. Малыши обожали её, звали «сестрой», тянулись к ней с улыбками.
— Может, нам усыновить кого-нибудь? — тихо предложила она. — Столько брошенных детей, сирот…
Она всегда особенно жалела таких, наверное, из-за него.
Цинь Сы никогда не возвращался туда. Хоть приют и изменился, память о побоях, унижениях и боли осталась в нём навсегда. Лу Нянь понимала это и никогда не касалась той темы.
— Ты правда хочешь ребёнка? — наконец спросил он.
Он колебался. С одной стороны, усыновление избавило бы её от риска, но с другой он не хотел, чтобы её внимание принадлежало кому-то ещё. Цинь Сы хотел, чтобы она смотрела только на него.
Лу Нянь поцеловала его и мягко сказала:
— Я ведь обещала. Всё решаешь ты. Хочешь — усыновим, не хочешь — не будем.
Его пальцы невольно сжались. Даже после стольких лет брака её простые слова преданности заставляли кровь бежать быстрее, а уши наливались жаром. Лу Нянь, видя это, не могла не улыбнуться.
— Знаешь, — вдруг сказала она, глядя вдаль, — я ведь не из этого мира.
Она произнесла это тихо, почти шёпотом, словно боялась, что слова рассеются в воздухе.
— Я знаю, — ответил он спокойно, вдыхая её запах.
Она удивлённо подняла глаза.
— Вы ведь разные, — продолжил он. — Я не настолько глуп, чтобы вас спутать.
Он заметил перемену в ней давно. С детства, осознав это, он считал её даром небес, сказочной феей, посланной ему в утешение. В юности же, когда любовь стала зрелой, он начал думать, как удержать её навсегда.
— Я — Лу Нянь, — тихо сказала она и вывела на бумаге своё имя. С тех пор, как умерла в четырнадцать лет, она впервые написала его перед кем-то.
— А вдруг однажды гром грянет, и я исчезну, — улыбнулась она.
Взглянув на него, она осеклась.
— Шучу, — поспешила добавить Лу Нянь.
Он смотрел на неё с таким выражением, что ей стало не по себе.
— Если ты уйдёшь, — произнёс он ровно, — я не оставлю даже твоё тело в покое.
Он поднял её подбородок, его голос стал почти ласковым:
— Даже если умру и стану душой, всё равно найду тебя.
Пальцы его сжались слишком крепко, почти болезненно. В его спокойных, узких глазах горела безумная решимость. Он боялся всего: её болезни, её исчезновения, её равнодушия. Боялся, что счастье — лишь сон.
Лу Нянь вдруг остро ощутила жалость. Она вспомнила его детство, полное боли, и тот страшный финал, что был написан для него в иной жизни. Всё это время он сдерживал в себе безумную, отчаянную любовь.
— Я не уйду, — сказала она серьёзно. — Обещаю.
Она обняла его и прижалась щекой к его глазам:
— Только тебя люблю. Пусть будет так, пока ты не насытишься этим.
Когда она сможет дать ему достаточно любви и покоя, тогда, возможно, он поверит, что счастье — не мираж. Она знала, раз уж связала судьбу с ним, то должна нести эту любовь до конца, всю жизнь, до последнего дыхания.
